Мне очень сложно говорить про привилегии. И причина этого заключается в воспитании, и в той культуре, которую мне старались привить.
Отношение моих родственников к привилегиям очень похоже на отношение многих активистов, с одним отличием - мои родственники привыкли искать привилегии у других, не замечая собственных привилегий, а большинство активистов за социальную справедливость в этих вопросах более последовательны - они замечают и свои, и чужие привилегии.
И мои родственники не используют само слово «привилегии», фактически говоря о привилегиях. Что не делает разговоры менее опасными. Почему опасными?
Объясню на своем примере.
Как я уже писала раньше, я выросла в левой семье, в которой очень негативно относились к крупному бизнесу. И все было бы не так ужасно, если бы я сама не планировала стать предпринимательницей, не думала бы, что я должна стать лучшей в своей области (читайте: «ужасным эксплутатором», то есть монополистом в своей отрасли, пока не появится тот, кто сможет «сместить» меня в конкурентной борьбе... если мне это позволит законодательство).
Поэтому все, что в моей семье говорили про предпринимателей, я воспринимала на свой счет.
А предпринимателей и их родственников (и вообще всех богатых), в нашей семье очень любили критиковать. Причем не за мошенничество, и не за нарушение (даже несправедливого) законодательства, а просто так.
Девочка ездила с родителями во Францию и рассказывает об этом - по мнению моей бабушки она просто хвастается, что ее родители «наворовали» деньги. И бабушка при этом вообще ничего не знала о родителях этой девочки, и об их бизнесе. Сам факт того, что они предприниматели, превращал их в эксплутаторов.
Человек заказывает дорогие конфеты ручной работы из другой страны, в то время как голодают дети в Африке? По мнению моей мамы, он мерзкий и аморальный тип.
Если человеку его бизнес важнее отношений с одним из родственников - мой отец говорит, что отвечать этому предпринемателю перед Господом за этот «грех». По его мнению, Господь особо строго спрашивает с бизнесменов - мой отец говорил эту фразу о Билле Гейтсе, Стиве Джобсе, Джоне Девисоне Рокфеллере...
«Проще верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем богатому войти в царствие небесное»... я ненавижу эту цитату из Библии, потому что она, вырванная из контекста, использовалась в моем окружении в манипулятивных целях, просто чтобы выставить предпринимателей и их близких неполноценными людьми, обреченными на вечную погибель.
И единственный способ спастись от этой кары божьей, единственный способ, с помощью которого предприниматель может оправдать свое право на существование - это «помощ обществу». Да, в том числе тем людям, которые хотят уничтожить или национализировать его компании просто потому что эти компании «слишком успешные».
Предприниматель (и просто богатый человек) внутри этой системы является человеком только если он постоянно помогает окружающим, общество может требовать от него любых ограничений, как угодно нарушать его личностные границы и право собственности, и он обязан это терпеть (под страхом грубейших нарушений его прав, всеобщей ненависти, физического уничтожения или «кары Господней»).
Эта система дегуманизирует предпринимателей, превращает их в ресурс для общества, которое их ненавидет так же, как патриархально-консервативная система превращает женщин в ресурс для удовлетворения нужд мужчин, которые не считают их людьми.
В этой ситсеме невозможно выиграть.
Если я стану влиятельной, я перестану быть человеком для большинства моих знакомых. В обществе, основанном на их идеях, я лишаюсь свободы действия и права на частную собственность. Я в любой момент могу потерять то, над чем работаю. Я не в безопасности рядом с теми, кто менее привилегирован, чем я, и кому я хотела бы помогать добровольно.
Как гражданский акивист и активист за права меньшинств, в рамках этой системы я теряю возможность помогать людям, похожим на меня и бороться за свои права, потому что я превращаюсь в постоянного «донора» для своего сообщества, в котором я кроме благодарности получаю только новые требования и обвинения. И мои родственники, и активисты навешивают на предпринимателей и на «богатых» коллективную ответственность. И я должна либо принять «вину» (часто за совершенно безобидные и полезные с моей точки зрения вещи) тех, кто работал и жил до меня, и за чьи действия я чисто физически не могу отвечать, постоянно «компенсируя» их «преступления» и принося извинения за их проступки, либо признать несправедливость этих требований и все равно сотрудничать с теми, кто их предлагает. В таких условиях очень сложно работать, сохранив нормальную самооценку, воспринимая своих союзников как полноценных мыслящих людей и психическое здоровье. И поэтому, если бы я была предпринимательницей, самым безопасным вариантом был бы уход из активизма.
Если же я смирюсь и откажусь от привилегий (реальных или потенциальных), я откажусь от той жизни, какой я хочу жить и не буду чувствовать себя в безопасности. Я откажусь от возможности изменить систему (или сильно снижу свои шансы на это).
Но зато я стану «хорошей дочерью», «хорошей гражданкой» и «хорошей активисткой» с точки зрения общества. На мне не будет висеть «коллективная вина» прошлых поколений предпринимателей. И к моим проблемам в любых вопросах мои союзники и близкие будут относиться с большим пониманием. Я останусь для них личностью.
Но какой ценой? И могу ли я хотеть, чтобы меня считали человеком те, для кого я буду человеком только если мне будет плохо?
Я все равно проиграю. Я УЖЕ проигрываю. И я очень жалею, что не осознавала всю несостоятельность этой системы раньше, и думала, что в ней возможно хоть как-то жить. Это не так.
По-сути, в доминирующем разговоре о привилегиях у меня есть выбор между жертвой, которую я могу принести, отказавшись от возможностей (и стремлении к ним как индивидуум, а не как часть сообщества), и постоянными жертвами, если у меня будет больше возможностей.
Я «хорошая» только если мне «плохо».
И это неприемлемо.
****
В завершении стоит сказать, что я считаю важным разговоры о привилегиях. Очень многие мои проблемы в общении и в попытках изменить систему были связаны с тем, что люди не знали и не желали узнавать, какие проблемы возникают у меня (и у похожих на меня людей) из-за дискриминации. Они не понимали проблем и дискриминации аутичных людей, ЛГБТ-людей, людей с ментальными диагнозами, мигрантов, людей, которые вынуждены жить в чужой культуре, женщин... То есть, они не признавали своих привилегий.
Поэтому я считаю, что признание привилегий желательно для всех, кто не хочет рассуждать в стиле «у людей нет хлеба, пусть едят пироженные».
Буквально для всех, кому это важно.
Но разговор о привилегиях должен в итоге сводится к тому, как сделать так, чтобы подобные привилегии могли появится у как можно большего числа людей, а не к тому, как уничтожать или притеснять тех, кто более привилегирован.
Привилегии не превращают человека в недочеловека, не лишают его индивидуальности и далеко не всегда определяют степень его понимания тех или иных вопросов.
Именно поэтому проблема разговора о привилегиях гораздо шире, чем просто признания стереотипов по отношению к предпринимателям и к «богатым». Я очень часто вижу в активистком сообществе прямые «наезды» на «всех мужчин», «всех белых», «всех цисгетеро» и «всех нейротипиков». Я могу понять природу этих «наездов», учитывая историю дискриминации женщин, чернокожих, ЛГБТ-людей и нейроотличных людей. Но подобные тенденции в будущем могут превратить движение в подобие секты, и навредить многим людям так же, как они навредили мне.
