(Примечание: Эта заметка не является моей
критикой какого-либо конкретного ЛГБТ-активиста, какого-либо конкретного
спикера форума, на котором я присутствовала. Эта критика представлений, с которыми
я часто сталкивалась в российском ЛГБТ-актвизме, и которые в той или иной мере
разделяют многие мои знакомые, в том числе и те, кого я считаю своими
союзниками и фактически друзьями)
1.
Некоторые ЛГБТ-активисты говорят мне о том, что у ЛГБТ-движения России есть более серьезные проблемы, чем помощь аутичным ЛГБТ. И я с ними согласна.
На данный момент у российского ЛГБТ-движения существует множество проблем и забот, и создание инклюзивной среды для ЛГБТ-аутистов, разумеется, не главная из них. Это обусловлено ограниченным количеством ресурсов и тем, что среди ЛГБТ, как и среди населения в целом, нейротипиков все же больше, чем аутистов. Это факты, и когда мне указывают на них, то я, разумеется, не могу ни согласиться с собеседником. Я понимаю, почему многие ЛГБТ-активисты не готовы «наводить мосты» и заниматься вопросами инклюзии и принятия аутистов в ЛГБТ – сообществе.
Когда я пишу об этом, то я имею ввиду то, что я понимаю, почему ЛГБТ-активисты не готовы вести отдельную инициативную группу или отдельный проект, посвященный ЛГБТ-аутистам.
Но дело в том, что я никогда не говорила, что все нейротипичные ЛГБТ-организации и инициативные группы в срочном порядке должны обзавестись своим проектом по поддержке аутичных людей. Такие проекты действительно нужны, но их создание – это в первую очередь моя задача, моя и других ЛГБТ-аутистов, а также всех тех дружественных нейротипичных союзников, у которых достаточно времени, ресурсов и желания для того, чтобы поддержать нас в этом деле. Было бы наивно полагать, что нейротипичные ЛГБТ забудут о тех проблемах, которые в первую очередь касаются их, нейротипичных ЛГБТ, и побегут решать проблемы аутистов, те проблемы, которые напрямую их не касаются.
Такова жизнь. Таковы правила развития любого движения за равноправие внутри любой структуры и любого сообщества. Ни гетеросексуальные и цисгендерные верующие начали активнее всего говорить в своих церквях о принятии ЛГБТ-верующих. Ни белые американки начали активно отстаивать права чернокожих американок внутри феминистского движения. Действительно, для того чтобы какое-то сообщество было принято внутри другого сообщества, больше всего усилий к этому должно прикладывать то сообщество, которое хочет, чтобы его приняли.
Но значит ли это, что ЛГБТ- активисты не должны создавать инклюзивную среду внутри своих, уже существующих организаций и инициативных групп? Конечно, нет.
Дело в том, что сексуальная ориентация и гендерная идентичность не определяет личность человека. Человек многогранен, и различные части его идентичности неотделимы друг о друга. Я не могу говорить о себе исключительно как о лесбиянке. На все те аспекты моей жизни, на которые повлияла моя сексуальная ориентация, повлияло множество других факторов. Например, в том, что касается моей внутренней гомофобии, переплетаются мое осознание сексуальной ориентации и мое восприятие своей религии. Во многих ситуациях мой опыт как аутиста неотделим от моего опыта как лесбиянки, потому что аутизм влияет на мое восприятие собственного тела, на то, как я воспринимаю мир и на то, как люди воспринимают меня. На мои отношения с другими членами ЛГБТ-сообщества влияют, например, еще и мои капиталистические взгляды, потому что из-за этого мне бывает непросто общаться с активистами-социалистами. Я не могу быть просто лесбиянкой, или просто аутистом, просто христианкой или просто женщиной. Мои идентичности переплетены настолько сильно, что их невозможно отделить друг от друга.
И когда я прихожу в ЛГБТ-сообщество или в ЛГБТ-активизм, я действительно прихожу туда как лесбиянка, но я не могу сложить в чемодан остальные части своей личности и оставить этот чемодан за порогом комьюнити-центра.
Я, как и все аутичные ЛГБТ, не могу сделать себя нейротипичной для того, чтобы посещать ваши мероприятия и для того, чтобы быть милой и вписываться. Я не могу забыть о своих проблемах и молчать об опыте ЛГБТ-людей, которые да, тоже являются аутичными, когда мы говорим о дискриминации и насилии, потому что я пришла в активизм для того, чтобы защитить себя и других людей, которые на меня похожи. И чтобы отстаивать свое право на то, чтобы быть собой. И когда мне говорят, что проблемы аутичных людей могут подождать, это теряет смысл.
Я не прошу многого. Я прошу только, чтобы к моим потребностям относились серьезно, я прошу принятия и небольших уступок, когда я говорю об инклюзии – не для себя, потому что я могу выдерживать сенсорно-недружелюбную среду довольно долго, и мне везло с тем небольшим числом специалистами из ЛГБТ-сообщества, с которыми мне довелось работать. Я прошу для других ЛГБТ-аутистов.
Аутичные люди не являются еще одной буквой в аббревиатуре ЛГБТКИА. Аутичным людям не надо, чтобы их включили в ЛГБТ-сообщество как отдельную категорию населения, чьи права должны защищать ЛГБТКИА-активисты. Для того, чтобы принимать аутичных людей в ЛГБТ-сообществе, ЛГБТ-организациям не обязательно обучать специалистов по вопросам аутизма или начинать проекты вроде «оказание медицинской помощи неговорящим ВИЧ-инфицированным геям». ЛГБТ-аутисты приходят в ЛГБТ-организации прежде всего как ЛГБТ, которые при этом продолжают оставаться аутичными, и им нужны те же службы и та помощь, которую вы предоставляете нейротипичным ЛГБТ. Им нужно включение в уже существующие проекты. Когда я составила список того, что могут сделать ЛГБТ-группы для того, чтобы стать доступными для аутичных людей, он занял всего две страницы с большими пробелами в тексте. Как видите, я не прошу ни о чем затратном, а уж тем более о невозможном. ЛГБТ-сообщество тратит гораздо больше сил на напрасные пререкания. Я бы сказало, что оно тратит слишком много сил на напрасные пререкания.
2. Сказать по правде, я начинаю сомневаться в существовании ЛГБТ-сообщества как такового. Нет, я не разочаровалась в активизме и я очень хорошо отношусь к тем активистам, с которыми я общаюсь. Но активисты – это не все ЛГБТ-сообщество. Понятие «ЛГБТ-сообщество» слишком туманно, и никто точно не может сказать, кого к нему надо относить. Поэтому думаю, что в данном контексте уместнее было бы говорить о сообществе «ЛГБТ-актвистов». Состав этого сообщества и его настроения меня зачастую пугают. Как я уже говорила, невозможно сложить в чемодан все части своей идентичности кроме идентичности по признаку СОГИ, и оставить этот чемодан за порогом комьюни-центра или площади, на которой проходит митинг. А значит что, когда ЛГБТ-активисты говорят о принятии ЛГБТ-людей, они говорят (или должны говорить) о том, что ЛГБТ-людей надо принимать, не исключая все остальные их идентичности кроме сексуальной ориентации. Вы можете возразить мне и сказать, что в задачу ЛГБТ-активистов не входит бороться за включение всех стигматизированных групп населения, и я с этим согласна. Но зачастую проблемы СОГИ неотделимы от других проблем человека. И тогда человек не может получить необходимую помощь от ЛГБТ-организаций из-за своей принадлежности к другим группам, так и возникают привилегированные и элитарные группы внутри самого сообщества.
Когда вы говорите о том, что «другие ЛГБТ» не имеют «первостепенное значение» и они «вас не касаются», потому что вы больше думаете о всем «ЛГБТ-народе», чем вы лучше тех гомофобных политиков, против которых вы выступаете, и которые так же безразличны к судьбам ЛГБТ-людей, как вы безразличны к судьбам ЛГБТ-аутистов, ЛГБТ-иммигрантов и ЛГБТ-верующих?
И не кажется ли вам, что ЛГБТ-движение в России сейчас не настолько сильное, чтобы вот так просто разбрасываться своими членами и своими союзниками?
Оно итак «обкорнано» настолько, что в нем, за очень редким исключением, можно увидеть только атеистов или христиан, только людей одного нейротипа, одного цвета кожи, людей без инвалидности, которые принадлежат к среднему классу или к классу, который чуть ниже среднего. Но почему все уверены, что именно эти люди принесут те изменения, за которые вы боретесь?
Вы говорите о том, что необходимы новые идеи, новая стратегия и переосмысление опыта активизма, но почему вы думаете, что загоняя движение в рамки одной культуры или одного нейротипа, у вас больше шансов на то, чтобы внести в движение новые идеи? Вы говорите о реакции и социальной мобильности, но почему вы думаете, что люди, принадлежащие к одной стигматизированной группе, более социально мобильны и больше склонны к действию, чем те, кому нечего терять и те, кто принадлежит сразу к нескольким стигматизированным группам?
Вы говорите о том, что вам не хватает финансовой поддержки, надежных связей со СМИ и представителей в правительстве, в том числе на городском уровне. Но почему вы думаете, что представителю среднего класса, разделяющему ваши идеи, легче прийти к власти, чем представителю более высшего социального класса? Или что именно представители среднего класса лучше всего обеспечат вас связями со СМИ? Или что финансовую поддержку можно получать только от зарубежных грантодателей?
3. Я начала писать эту заметку с описания «аутичных проблем», частично из-за личной заинтересованности, а частично потому, что именно эти проблемы бросаются мне в глаза. На самом деле «исключаемых» категорий гораздо больше, и если аутисты исключены скорее по незнанию, то некоторые категории исключаются определенными очень явно и активно. Каждая эта категория в свою очередь оказывается «недостаточно важной». Здесь, в конце этой заметки, я не буду писать об аутизме или об инвалидности.
Я лесбиянка. Я христианка. И поэтому в глазах некоторых я «предательница» и "верун".
Мне повезло, что я не принимаю это близко к сердцу.
Я лесбиянка и мне двадцать лет. Я выгляжу младше своего возраста, и поэтому некоторые люди в ЛГБТ-сообществе считают, что они могут опекать меня и говорить со мной так, как они никогда не говорили бы с девушкой моего возраста, если бы она выглядела так, как положено. А некоторые просто не верят, что двадцатилетка может поступать логично.
Много лет я обожала фондовый рынок. Когда я жила с родителями и меня заставляли ложиться спать пораньше, я залазила с планшетом под одеяло и осваивала фундаментальный анализ. Я была неплохим «трейдером», хоть никогда не вкладывала в это деньги – в 14 лет у меня их просто не было. Но я знала, что смогу стать неплохим аналитиком рынка и надеялась приобрести собственную инвестиционную компанию.
Теперь у меня другие планы.
Но каждый раз, когда я слышу осуждающие слова в адрес «среднего и высшего класса», когда кто-то из активистов говорит о классовой борьбе, агрессивно отстаивает левые идеи или критикует чье-то мнение просто потому, что этот человек слишком богат, мне все еще хочется сбежать из комнаты. Потому что эти люди слишком сильно напоминают мне моих агрессивных советских знакомых, которые меня донимали в детстве. Потому что я понимаю, что если бы я добилась того, о чем я мечтала в подростковом возрасте, то эти люди обращали бы внимание только на то, что у меня много денег, а не на то, что я говорю, или что я думаю, или что я хочу сделать. И потому что я понимаю, что в нынешнем положении российского ЛГБТ-сообщества - это самая худшая стратегия, которую только можно выбрать.
Как, впрочем, и любая идея превосходства, особенно если она отделяет одних членов сообщества от других. Сейчас нам как никогда важно задуматься об инклюзии. Не только в отношении аутистов или инвалидов, а в самом широком смысле этого понятия.
1.
Некоторые ЛГБТ-активисты говорят мне о том, что у ЛГБТ-движения России есть более серьезные проблемы, чем помощь аутичным ЛГБТ. И я с ними согласна.
На данный момент у российского ЛГБТ-движения существует множество проблем и забот, и создание инклюзивной среды для ЛГБТ-аутистов, разумеется, не главная из них. Это обусловлено ограниченным количеством ресурсов и тем, что среди ЛГБТ, как и среди населения в целом, нейротипиков все же больше, чем аутистов. Это факты, и когда мне указывают на них, то я, разумеется, не могу ни согласиться с собеседником. Я понимаю, почему многие ЛГБТ-активисты не готовы «наводить мосты» и заниматься вопросами инклюзии и принятия аутистов в ЛГБТ – сообществе.
Когда я пишу об этом, то я имею ввиду то, что я понимаю, почему ЛГБТ-активисты не готовы вести отдельную инициативную группу или отдельный проект, посвященный ЛГБТ-аутистам.
Но дело в том, что я никогда не говорила, что все нейротипичные ЛГБТ-организации и инициативные группы в срочном порядке должны обзавестись своим проектом по поддержке аутичных людей. Такие проекты действительно нужны, но их создание – это в первую очередь моя задача, моя и других ЛГБТ-аутистов, а также всех тех дружественных нейротипичных союзников, у которых достаточно времени, ресурсов и желания для того, чтобы поддержать нас в этом деле. Было бы наивно полагать, что нейротипичные ЛГБТ забудут о тех проблемах, которые в первую очередь касаются их, нейротипичных ЛГБТ, и побегут решать проблемы аутистов, те проблемы, которые напрямую их не касаются.
Такова жизнь. Таковы правила развития любого движения за равноправие внутри любой структуры и любого сообщества. Ни гетеросексуальные и цисгендерные верующие начали активнее всего говорить в своих церквях о принятии ЛГБТ-верующих. Ни белые американки начали активно отстаивать права чернокожих американок внутри феминистского движения. Действительно, для того чтобы какое-то сообщество было принято внутри другого сообщества, больше всего усилий к этому должно прикладывать то сообщество, которое хочет, чтобы его приняли.
Но значит ли это, что ЛГБТ- активисты не должны создавать инклюзивную среду внутри своих, уже существующих организаций и инициативных групп? Конечно, нет.
Дело в том, что сексуальная ориентация и гендерная идентичность не определяет личность человека. Человек многогранен, и различные части его идентичности неотделимы друг о друга. Я не могу говорить о себе исключительно как о лесбиянке. На все те аспекты моей жизни, на которые повлияла моя сексуальная ориентация, повлияло множество других факторов. Например, в том, что касается моей внутренней гомофобии, переплетаются мое осознание сексуальной ориентации и мое восприятие своей религии. Во многих ситуациях мой опыт как аутиста неотделим от моего опыта как лесбиянки, потому что аутизм влияет на мое восприятие собственного тела, на то, как я воспринимаю мир и на то, как люди воспринимают меня. На мои отношения с другими членами ЛГБТ-сообщества влияют, например, еще и мои капиталистические взгляды, потому что из-за этого мне бывает непросто общаться с активистами-социалистами. Я не могу быть просто лесбиянкой, или просто аутистом, просто христианкой или просто женщиной. Мои идентичности переплетены настолько сильно, что их невозможно отделить друг от друга.
И когда я прихожу в ЛГБТ-сообщество или в ЛГБТ-активизм, я действительно прихожу туда как лесбиянка, но я не могу сложить в чемодан остальные части своей личности и оставить этот чемодан за порогом комьюнити-центра.
Я, как и все аутичные ЛГБТ, не могу сделать себя нейротипичной для того, чтобы посещать ваши мероприятия и для того, чтобы быть милой и вписываться. Я не могу забыть о своих проблемах и молчать об опыте ЛГБТ-людей, которые да, тоже являются аутичными, когда мы говорим о дискриминации и насилии, потому что я пришла в активизм для того, чтобы защитить себя и других людей, которые на меня похожи. И чтобы отстаивать свое право на то, чтобы быть собой. И когда мне говорят, что проблемы аутичных людей могут подождать, это теряет смысл.
Я не прошу многого. Я прошу только, чтобы к моим потребностям относились серьезно, я прошу принятия и небольших уступок, когда я говорю об инклюзии – не для себя, потому что я могу выдерживать сенсорно-недружелюбную среду довольно долго, и мне везло с тем небольшим числом специалистами из ЛГБТ-сообщества, с которыми мне довелось работать. Я прошу для других ЛГБТ-аутистов.
Аутичные люди не являются еще одной буквой в аббревиатуре ЛГБТКИА. Аутичным людям не надо, чтобы их включили в ЛГБТ-сообщество как отдельную категорию населения, чьи права должны защищать ЛГБТКИА-активисты. Для того, чтобы принимать аутичных людей в ЛГБТ-сообществе, ЛГБТ-организациям не обязательно обучать специалистов по вопросам аутизма или начинать проекты вроде «оказание медицинской помощи неговорящим ВИЧ-инфицированным геям». ЛГБТ-аутисты приходят в ЛГБТ-организации прежде всего как ЛГБТ, которые при этом продолжают оставаться аутичными, и им нужны те же службы и та помощь, которую вы предоставляете нейротипичным ЛГБТ. Им нужно включение в уже существующие проекты. Когда я составила список того, что могут сделать ЛГБТ-группы для того, чтобы стать доступными для аутичных людей, он занял всего две страницы с большими пробелами в тексте. Как видите, я не прошу ни о чем затратном, а уж тем более о невозможном. ЛГБТ-сообщество тратит гораздо больше сил на напрасные пререкания. Я бы сказало, что оно тратит слишком много сил на напрасные пререкания.
2. Сказать по правде, я начинаю сомневаться в существовании ЛГБТ-сообщества как такового. Нет, я не разочаровалась в активизме и я очень хорошо отношусь к тем активистам, с которыми я общаюсь. Но активисты – это не все ЛГБТ-сообщество. Понятие «ЛГБТ-сообщество» слишком туманно, и никто точно не может сказать, кого к нему надо относить. Поэтому думаю, что в данном контексте уместнее было бы говорить о сообществе «ЛГБТ-актвистов». Состав этого сообщества и его настроения меня зачастую пугают. Как я уже говорила, невозможно сложить в чемодан все части своей идентичности кроме идентичности по признаку СОГИ, и оставить этот чемодан за порогом комьюни-центра или площади, на которой проходит митинг. А значит что, когда ЛГБТ-активисты говорят о принятии ЛГБТ-людей, они говорят (или должны говорить) о том, что ЛГБТ-людей надо принимать, не исключая все остальные их идентичности кроме сексуальной ориентации. Вы можете возразить мне и сказать, что в задачу ЛГБТ-активистов не входит бороться за включение всех стигматизированных групп населения, и я с этим согласна. Но зачастую проблемы СОГИ неотделимы от других проблем человека. И тогда человек не может получить необходимую помощь от ЛГБТ-организаций из-за своей принадлежности к другим группам, так и возникают привилегированные и элитарные группы внутри самого сообщества.
Когда вы говорите о том, что «другие ЛГБТ» не имеют «первостепенное значение» и они «вас не касаются», потому что вы больше думаете о всем «ЛГБТ-народе», чем вы лучше тех гомофобных политиков, против которых вы выступаете, и которые так же безразличны к судьбам ЛГБТ-людей, как вы безразличны к судьбам ЛГБТ-аутистов, ЛГБТ-иммигрантов и ЛГБТ-верующих?
И не кажется ли вам, что ЛГБТ-движение в России сейчас не настолько сильное, чтобы вот так просто разбрасываться своими членами и своими союзниками?
Оно итак «обкорнано» настолько, что в нем, за очень редким исключением, можно увидеть только атеистов или христиан, только людей одного нейротипа, одного цвета кожи, людей без инвалидности, которые принадлежат к среднему классу или к классу, который чуть ниже среднего. Но почему все уверены, что именно эти люди принесут те изменения, за которые вы боретесь?
Вы говорите о том, что необходимы новые идеи, новая стратегия и переосмысление опыта активизма, но почему вы думаете, что загоняя движение в рамки одной культуры или одного нейротипа, у вас больше шансов на то, чтобы внести в движение новые идеи? Вы говорите о реакции и социальной мобильности, но почему вы думаете, что люди, принадлежащие к одной стигматизированной группе, более социально мобильны и больше склонны к действию, чем те, кому нечего терять и те, кто принадлежит сразу к нескольким стигматизированным группам?
Вы говорите о том, что вам не хватает финансовой поддержки, надежных связей со СМИ и представителей в правительстве, в том числе на городском уровне. Но почему вы думаете, что представителю среднего класса, разделяющему ваши идеи, легче прийти к власти, чем представителю более высшего социального класса? Или что именно представители среднего класса лучше всего обеспечат вас связями со СМИ? Или что финансовую поддержку можно получать только от зарубежных грантодателей?
3. Я начала писать эту заметку с описания «аутичных проблем», частично из-за личной заинтересованности, а частично потому, что именно эти проблемы бросаются мне в глаза. На самом деле «исключаемых» категорий гораздо больше, и если аутисты исключены скорее по незнанию, то некоторые категории исключаются определенными очень явно и активно. Каждая эта категория в свою очередь оказывается «недостаточно важной». Здесь, в конце этой заметки, я не буду писать об аутизме или об инвалидности.
Я лесбиянка. Я христианка. И поэтому в глазах некоторых я «предательница» и "верун".
Мне повезло, что я не принимаю это близко к сердцу.
Я лесбиянка и мне двадцать лет. Я выгляжу младше своего возраста, и поэтому некоторые люди в ЛГБТ-сообществе считают, что они могут опекать меня и говорить со мной так, как они никогда не говорили бы с девушкой моего возраста, если бы она выглядела так, как положено. А некоторые просто не верят, что двадцатилетка может поступать логично.
Много лет я обожала фондовый рынок. Когда я жила с родителями и меня заставляли ложиться спать пораньше, я залазила с планшетом под одеяло и осваивала фундаментальный анализ. Я была неплохим «трейдером», хоть никогда не вкладывала в это деньги – в 14 лет у меня их просто не было. Но я знала, что смогу стать неплохим аналитиком рынка и надеялась приобрести собственную инвестиционную компанию.
Теперь у меня другие планы.
Но каждый раз, когда я слышу осуждающие слова в адрес «среднего и высшего класса», когда кто-то из активистов говорит о классовой борьбе, агрессивно отстаивает левые идеи или критикует чье-то мнение просто потому, что этот человек слишком богат, мне все еще хочется сбежать из комнаты. Потому что эти люди слишком сильно напоминают мне моих агрессивных советских знакомых, которые меня донимали в детстве. Потому что я понимаю, что если бы я добилась того, о чем я мечтала в подростковом возрасте, то эти люди обращали бы внимание только на то, что у меня много денег, а не на то, что я говорю, или что я думаю, или что я хочу сделать. И потому что я понимаю, что в нынешнем положении российского ЛГБТ-сообщества - это самая худшая стратегия, которую только можно выбрать.
Как, впрочем, и любая идея превосходства, особенно если она отделяет одних членов сообщества от других. Сейчас нам как никогда важно задуматься об инклюзии. Не только в отношении аутистов или инвалидов, а в самом широком смысле этого понятия.
