Источник: The Atlantic
(На фото – трансгендерная девочка Лили Курран – крайняя справа – играет с группой друзей, некоторые из которых тоже трансгендерные дети.
BARCROFT MEDIA / GETTY IMAGES)
С 2013 года Кристина Ольсон, психолог из университета Вашингтона, проводила масштабное долгосрочное исследование по изучению здоровья и благополучия трансгендерных детей – тех, кто не идентифицирует себя с приписанным при рождении полом. Во время запуска исследования Ольсон также выслушивала родителей тех детей, которые постоянно игнорируют гендерные стереотипы, но не идут на социальный трансгендерный переход. Например, среди них были гендерно-неконформные мальчики, носящие платья, и гендерно-неконформные девочки, играющие с грузовиками, но при этом называющие себя приписываемыми при рождении местоимениями. Родители этих детей спросили, могут ли их дети участвовать в исследовании. Ольсон согласилась.
Через некоторое время она набрала группу из 85 гендерно-неконформных участников от 3 до 12 лет. Ольсон поддерживала связь с их семьями и выяснила, что некоторые из детей внезапно начали трансгендерный переход.
– На переход пошло достаточное количество детей, чтобы у нас появилась уникальная возможность выяснить, отличались ли дети, начавшие переход, от остальных, – заявила Ольсон.
При изучении 85 гендерно-неконформных детей её команда двумя разными способами выяснила, что те, кто начинают переход, делают это, потому что у них уже сформировалось сильное ощущение гендерной идентичности.
Сейчас их исследование открыто для широкой аудитории.
На эту тему недостаточно долгосрочных данных. Но по мере того, как трансгендерность получила большее социальное признание, все больше родителей сталкиваются с вопросами о том, следует ли им (и если да, то как) поддерживать своих гендерно-неконформных и/или трансгендерных детей.
– Есть множество данных о том, что мы понятия не имеем, будут ли гендерно-неконформные дети в итоге идентифицировать себя как трансгендеры, – говорит Ольсон.
Но многие считают, что даже если только маленький процент из них пойдет в будущем на переход, этому переходу надо препятствовать. Ольсон с этой идеей не согласна.
– Наше исследование показывает, что это не случайно, – говорит она. – Мы не можем сказать, что вот этот конкретный ребенок будет трансгендерным, а вот тот – не будет, но это не значит, что переход никак не связан с их склонностями!
– Это исследование подтверждает разумность совета о том, что врачи и другие специалисты должны доверять ощущениям ребенка касательно его гендера, особенно ощущениям тех детей, которые ярко выражают свою гендерную идентичность, – говорит Рассел Туми из университета Аризоны, который изучает ЛГБТК-молодёжь и сам является трансгендером.
(Краткое примечание к терминам: Некоторые люди думают, что дети, демонстрирующие любое несоответствие гендерным стереотипам – трансгендерные, в то время как другие приравнивают термин «трансгендер» к медицинским методам лечения, то есть считают трансгендерами только тех, кто использует блокаторы гормонов или проходит корректирующие операции. Ни одно из этих определений не верно. Гендерная неконформность и трансгендерность – разные вещи, а медицинское и гормональное вмешательноство не испольузется для детей того возраста, который изучает Ольсон. вот почему в своем исследовании она использовала местоимения в качестве центрального маркера социального перехода. Оно является явным подтверждением идентичности и часто сопровождается сменой прически, одежды и даже имени.)
Когда 85 гендерно-неконформных детей впервые приняли участие в исследовании Ольсон, её команда провела 5 видов тестирований, во время которых детей спрашивали, какие игрушки и одежду они предпочитают; предпочитают ли они играть с девочками или мальчиками; насколько они похожи на девочек или мальчиков; и с каким гендером они себя идентифицируют или могут начать идентифицировать в будущем. Все эти маркеры идентичности дали команде возможность количественно оценить гендерные ощущения каждого ребенка.
Команда, включающая Джеймса Рэя, ныне работающего в Массачусетском университете в Амхерсте, обнаружила, что дети, продемонстрировавшие более сильную гендерную неконформность в последнем вопросе, более склонны к социальному трансгендерному переходу. Так, например, мальчики, которые идентифицировали себя с девочками, чаще всего через два года шли на трансгендерный переход. Эта связь не может быть обоснована другими факторами, например, тем, насколько либеральны семьи, в которых росли эти дети. Именно гендерная идентичность ребенка [из любой семьи] является показателем того, пойдет ли ребенок на социальный трансгендерный переход.
– Думаю, это не удивит родителей трансгендерных детей. Для них мои выводы часто очевидны, – говорит Ольсон. – Это можно понять даже интуитивно.
Шарлотта Тэйт, психолог Государственного университета Сан-Франциско говорит, что количественные исследования поддерживают то, что она и другие исследователи трансгендерности давно заметили с помощью качественных исследований: дети, которые в конечном итоге идут на переход, действительно отличаются от большинства.
– В интервью с трансгендерными людьми часто подинимается тема раннего осознания гендера — то, что в раннем возрасте, в 3-5 лет, у некоторых из них уже явно присутствует ощущение принадлежности к другой гендерной группе — утверждает Тэйт. – Если в детстве им сказать, что они относятся к приписанному при рождении гендеру, они ответят: «Нет, вы ошибаетесь. Мне такое не подходит». Они осознают себя, понимают кто они и пытаются об этом говорить.
Команда Ольсон доказала, что именно различия в гендерной идентичности являются причиной социального трансгендерного перехода – а не его следствием, как полагают некоторые. После оценки группы из 85 гендерно-неконформных детей, команда провела те же пять тестов гендерной идентичности для другой группы из 84 трансгендерных детей, которые уже начали переход, и для третьей группы из 85 цисгендерных детей (то есть тех, которые идентифицируют себя с тем гендером, который им был приписан им при рождении). Ни одна из этих трех групп не отличалась по силе своей идентичности и предпочтений. Другими словами, трансгендерные девочки, которые все еще живут как мальчики, идентифицируют себя с девочками так же сильно, как трансгендерные девочки, которые прошли переход и стали девочками, и как девочки, которые всегда жили как девочки. То есть, если вы будете обращаться с девочкой любого предписываемого пола как с девочкой, то она не станет чувствовать или вести себя более по-девчачьи, потому что ощущение гендера могло быть изначальным.
– Многие люди считают, что детям нельзя позволять проходить социальный трансгендерный переход, потому что они считают, что он каким-то образом меняет детей и обязательно приведет их к определенному гендеру, – поясняет Ольсон. – Но данные говорят об обратном.
Дети меняют гендер из-за своей идентичности; они не меняют свою идентичность из-за того, что им "приписали" другой гендер.
– Убедительные результаты этого исследования являются дополнительным доказательством того, что решения о социальном переходе основаны на настоящем понимании ребенком своего гендера,
– утверждает Туми. – Это чрезвычайно важная информация, учитывая, что недавние публичные дебаты и ошибочные эмпирические исследования винят "напористых" родителей, сверстников и другие источники, такие как социальные сети, в распространённости трансгендерности среди детей и подростков.
Новые результаты Ольсон появились на фоне еще одного противоречивого исследования 2013 года, в котором Томас Стинсма из Университетского медицинского центра в Амстердаме изучил 127 подростков, которые были направлены в клинику для лечения гендерной дисфории (медицинское состояние, описывающее стресс, когда чей-то гендер не соответствует гендеру, назначенному при рождении). Только четыре человека из этой группы начали социальный переход в раннем детстве, но все они в конечном итоге идентифицировали себя как трансгендеры. Напротив, согласно тому исследованию, у большинства из тех, кто не начал переход, позже не было гендерной дисфории.
– Люди сделали из того исследования выводы, что многие "трансгендерные" дети в конечном итоге не превратятся в трансгендерных взрослых, поэтому им не надо позволять в детстве совершать социальный переход, и что социальные именно преобразования меняют личность детей, – заметила Ольсон. – Но мы считаем, что дети, которые проходят социальный переход, отличаются от большинства еще ДО перехода, так что логика выводов из прошлого исследования неверна. (Стинсма не ответил на запросы о комментариях).
Ольсон признает, что в её исследовании тоже есть недостатки. Оно было небольшим, и все участвовавшие дети происходили из состоятельных, образованных и непропорционально белых семей. И так как само исследование началось почти спонтанно, из-за запроса родителей гендерно-неконформных детей, она не смогла предварительно зарегистрировать свои исследовательские планы, что становится все более распространённой практикой в психологии. (Планы уменьшают соблазн возиться с одним методом, пока он не даст положительных результатов, и вселяет уверенность в корректности исследования в научных кругах).
Чтобы хотя бы частично устранить эти недостатки, Ольсон повторно проверила свои анализы, используя разные способы, чтобы увидеть, получат ли она тот же результат. Что если вместо использования всех пяти тестов гендерной идентичности она просто посмотрит на комбинации из четырёх? Трёх? Двух? Команда проверила все варианты «что если», и почти во всех результаты были одинаковыми.
– Они вышли за рамки анализа, обычно проводимого и представляемого в научных журналах, – говорит Туми. – Их результаты были достоверными во всех дополнительных тестах, что говорит о том, что читатели могут быть уверены в этих результатах.
Ольсон подчеркивает, что у нее нет "магического" теста, который мог бы точно предсказать, какие дети начнут переход, а какие – нет. Это вопрос вероятности. В её исследовании, основываясь на ответах, все дети получали оценку гендерного несоответствия между 0 и 1. Для сравнения, у тех, кто набрал 0,5 балла, был шанс на социальный транс-переход 1 к 3, в то время как у тех, кто набрал 0,75 балла, был шанс 1 к 2.
– Сколько гендерного несоответствия «достаточно», чтобы развеять беспокойство родителей по поводу перехода – это открытый вопрос, – утверждает Тей Медоу, социолог Колумбийского университета, изучающий вопросы пола, сексуальности и гендера, и написавший статью для The Atlantic. – Родители – главные "судьи" – они решают все вопросы о доступе ребенка к переходу, и они принимают решения «в культуре, которая поощряет родителей искать любую возможную альтернативу трансгендерности.
– Вы не можете просто взять образец крови или сделать МРТ и все понять, – говорит Аарон Девор, из кафедры трансгендерных исследований Университета Виктории, который сам является трансгендером. – Одной из часто используемых фраз является «последовательность и настойчивость». Если ребенок ведет себя подобным образом, он, вероятно очень даже готов к переходу. И это подтверждают исследования Ольсон. Эти данные очень важны.
Девор и другие отмечают, что более ранние исследования Ольсон показывают, что дети, чье решение о переходе поддерживается, так же психически здоровы, как их сверстники-цисгендеры. Это напоминает ему о плодотворной работе американского психолога Эвелин Хукер. В 1950-х годах, когда многие рассматривали гомосексуальность как психическое заболевание (в основном потому, что эти специалисты работали только с геями, у которых были проблемы с психическим здоровьем или которые совершали правонарушения), Хукер исследовала более репрезентативную выборку и обнаружила, что геи и "обычные" гетеросексуальные мужчины имеют одинаковые показатели в вопросах психического здоровья. Это исследование сыграло важную роль в удалении гомосексуальности из списка психических расстройств в 1987 году.
– Сегодня мы находимся в таком же переломном моменте с вопросом трансгендерности, – говорит Девор. – Проблемы с психическим здоровьем, которые мы встречаем у трансгендерных людей, в основном являются результатом образа жизни, при котором вы не можете нормально выражать свою гендерную идентичность. И я считаю, что работа группы Ольсон будет тот же эффект на жизнь трансгендеров, который имела работа Эвелин Хукер на жизнь гомосексуалов.
Мне вспоминается слова, которые Робин Каннер написал в прошлом году в The Atlantiс:
– Слишком долго общество ничего не делало для трансгендерной молодежи. Но люди должны доверять трансгендерным детям и подросткам и верить, что они найдут верный путь после всех своих колебаний. Какой бы выбор они ни сделали, они все равно будут прекрасными.
______
Переводчик: Никита Онуфриев
Автор: Эд Юнг, автор The Atlantic, освещающий научные вопросы.
На русский язык переведено специально для проекта "Пересечения"
(На фото – трансгендерная девочка Лили Курран – крайняя справа – играет с группой друзей, некоторые из которых тоже трансгендерные дети.
BARCROFT MEDIA / GETTY IMAGES)
С 2013 года Кристина Ольсон, психолог из университета Вашингтона, проводила масштабное долгосрочное исследование по изучению здоровья и благополучия трансгендерных детей – тех, кто не идентифицирует себя с приписанным при рождении полом. Во время запуска исследования Ольсон также выслушивала родителей тех детей, которые постоянно игнорируют гендерные стереотипы, но не идут на социальный трансгендерный переход. Например, среди них были гендерно-неконформные мальчики, носящие платья, и гендерно-неконформные девочки, играющие с грузовиками, но при этом называющие себя приписываемыми при рождении местоимениями. Родители этих детей спросили, могут ли их дети участвовать в исследовании. Ольсон согласилась.
Через некоторое время она набрала группу из 85 гендерно-неконформных участников от 3 до 12 лет. Ольсон поддерживала связь с их семьями и выяснила, что некоторые из детей внезапно начали трансгендерный переход.
– На переход пошло достаточное количество детей, чтобы у нас появилась уникальная возможность выяснить, отличались ли дети, начавшие переход, от остальных, – заявила Ольсон.
При изучении 85 гендерно-неконформных детей её команда двумя разными способами выяснила, что те, кто начинают переход, делают это, потому что у них уже сформировалось сильное ощущение гендерной идентичности.
Сейчас их исследование открыто для широкой аудитории.
На эту тему недостаточно долгосрочных данных. Но по мере того, как трансгендерность получила большее социальное признание, все больше родителей сталкиваются с вопросами о том, следует ли им (и если да, то как) поддерживать своих гендерно-неконформных и/или трансгендерных детей.
– Есть множество данных о том, что мы понятия не имеем, будут ли гендерно-неконформные дети в итоге идентифицировать себя как трансгендеры, – говорит Ольсон.
Но многие считают, что даже если только маленький процент из них пойдет в будущем на переход, этому переходу надо препятствовать. Ольсон с этой идеей не согласна.
– Наше исследование показывает, что это не случайно, – говорит она. – Мы не можем сказать, что вот этот конкретный ребенок будет трансгендерным, а вот тот – не будет, но это не значит, что переход никак не связан с их склонностями!
– Это исследование подтверждает разумность совета о том, что врачи и другие специалисты должны доверять ощущениям ребенка касательно его гендера, особенно ощущениям тех детей, которые ярко выражают свою гендерную идентичность, – говорит Рассел Туми из университета Аризоны, который изучает ЛГБТК-молодёжь и сам является трансгендером.
(Краткое примечание к терминам: Некоторые люди думают, что дети, демонстрирующие любое несоответствие гендерным стереотипам – трансгендерные, в то время как другие приравнивают термин «трансгендер» к медицинским методам лечения, то есть считают трансгендерами только тех, кто использует блокаторы гормонов или проходит корректирующие операции. Ни одно из этих определений не верно. Гендерная неконформность и трансгендерность – разные вещи, а медицинское и гормональное вмешательноство не испольузется для детей того возраста, который изучает Ольсон. вот почему в своем исследовании она использовала местоимения в качестве центрального маркера социального перехода. Оно является явным подтверждением идентичности и часто сопровождается сменой прически, одежды и даже имени.)
Когда 85 гендерно-неконформных детей впервые приняли участие в исследовании Ольсон, её команда провела 5 видов тестирований, во время которых детей спрашивали, какие игрушки и одежду они предпочитают; предпочитают ли они играть с девочками или мальчиками; насколько они похожи на девочек или мальчиков; и с каким гендером они себя идентифицируют или могут начать идентифицировать в будущем. Все эти маркеры идентичности дали команде возможность количественно оценить гендерные ощущения каждого ребенка.
Команда, включающая Джеймса Рэя, ныне работающего в Массачусетском университете в Амхерсте, обнаружила, что дети, продемонстрировавшие более сильную гендерную неконформность в последнем вопросе, более склонны к социальному трансгендерному переходу. Так, например, мальчики, которые идентифицировали себя с девочками, чаще всего через два года шли на трансгендерный переход. Эта связь не может быть обоснована другими факторами, например, тем, насколько либеральны семьи, в которых росли эти дети. Именно гендерная идентичность ребенка [из любой семьи] является показателем того, пойдет ли ребенок на социальный трансгендерный переход.
– Думаю, это не удивит родителей трансгендерных детей. Для них мои выводы часто очевидны, – говорит Ольсон. – Это можно понять даже интуитивно.
Шарлотта Тэйт, психолог Государственного университета Сан-Франциско говорит, что количественные исследования поддерживают то, что она и другие исследователи трансгендерности давно заметили с помощью качественных исследований: дети, которые в конечном итоге идут на переход, действительно отличаются от большинства.
– В интервью с трансгендерными людьми часто подинимается тема раннего осознания гендера — то, что в раннем возрасте, в 3-5 лет, у некоторых из них уже явно присутствует ощущение принадлежности к другой гендерной группе — утверждает Тэйт. – Если в детстве им сказать, что они относятся к приписанному при рождении гендеру, они ответят: «Нет, вы ошибаетесь. Мне такое не подходит». Они осознают себя, понимают кто они и пытаются об этом говорить.
Команда Ольсон доказала, что именно различия в гендерной идентичности являются причиной социального трансгендерного перехода – а не его следствием, как полагают некоторые. После оценки группы из 85 гендерно-неконформных детей, команда провела те же пять тестов гендерной идентичности для другой группы из 84 трансгендерных детей, которые уже начали переход, и для третьей группы из 85 цисгендерных детей (то есть тех, которые идентифицируют себя с тем гендером, который им был приписан им при рождении). Ни одна из этих трех групп не отличалась по силе своей идентичности и предпочтений. Другими словами, трансгендерные девочки, которые все еще живут как мальчики, идентифицируют себя с девочками так же сильно, как трансгендерные девочки, которые прошли переход и стали девочками, и как девочки, которые всегда жили как девочки. То есть, если вы будете обращаться с девочкой любого предписываемого пола как с девочкой, то она не станет чувствовать или вести себя более по-девчачьи, потому что ощущение гендера могло быть изначальным.
– Многие люди считают, что детям нельзя позволять проходить социальный трансгендерный переход, потому что они считают, что он каким-то образом меняет детей и обязательно приведет их к определенному гендеру, – поясняет Ольсон. – Но данные говорят об обратном.
Дети меняют гендер из-за своей идентичности; они не меняют свою идентичность из-за того, что им "приписали" другой гендер.
– Убедительные результаты этого исследования являются дополнительным доказательством того, что решения о социальном переходе основаны на настоящем понимании ребенком своего гендера,
– утверждает Туми. – Это чрезвычайно важная информация, учитывая, что недавние публичные дебаты и ошибочные эмпирические исследования винят "напористых" родителей, сверстников и другие источники, такие как социальные сети, в распространённости трансгендерности среди детей и подростков.
Новые результаты Ольсон появились на фоне еще одного противоречивого исследования 2013 года, в котором Томас Стинсма из Университетского медицинского центра в Амстердаме изучил 127 подростков, которые были направлены в клинику для лечения гендерной дисфории (медицинское состояние, описывающее стресс, когда чей-то гендер не соответствует гендеру, назначенному при рождении). Только четыре человека из этой группы начали социальный переход в раннем детстве, но все они в конечном итоге идентифицировали себя как трансгендеры. Напротив, согласно тому исследованию, у большинства из тех, кто не начал переход, позже не было гендерной дисфории.
– Люди сделали из того исследования выводы, что многие "трансгендерные" дети в конечном итоге не превратятся в трансгендерных взрослых, поэтому им не надо позволять в детстве совершать социальный переход, и что социальные именно преобразования меняют личность детей, – заметила Ольсон. – Но мы считаем, что дети, которые проходят социальный переход, отличаются от большинства еще ДО перехода, так что логика выводов из прошлого исследования неверна. (Стинсма не ответил на запросы о комментариях).
Ольсон признает, что в её исследовании тоже есть недостатки. Оно было небольшим, и все участвовавшие дети происходили из состоятельных, образованных и непропорционально белых семей. И так как само исследование началось почти спонтанно, из-за запроса родителей гендерно-неконформных детей, она не смогла предварительно зарегистрировать свои исследовательские планы, что становится все более распространённой практикой в психологии. (Планы уменьшают соблазн возиться с одним методом, пока он не даст положительных результатов, и вселяет уверенность в корректности исследования в научных кругах).
Чтобы хотя бы частично устранить эти недостатки, Ольсон повторно проверила свои анализы, используя разные способы, чтобы увидеть, получат ли она тот же результат. Что если вместо использования всех пяти тестов гендерной идентичности она просто посмотрит на комбинации из четырёх? Трёх? Двух? Команда проверила все варианты «что если», и почти во всех результаты были одинаковыми.
– Они вышли за рамки анализа, обычно проводимого и представляемого в научных журналах, – говорит Туми. – Их результаты были достоверными во всех дополнительных тестах, что говорит о том, что читатели могут быть уверены в этих результатах.
Ольсон подчеркивает, что у нее нет "магического" теста, который мог бы точно предсказать, какие дети начнут переход, а какие – нет. Это вопрос вероятности. В её исследовании, основываясь на ответах, все дети получали оценку гендерного несоответствия между 0 и 1. Для сравнения, у тех, кто набрал 0,5 балла, был шанс на социальный транс-переход 1 к 3, в то время как у тех, кто набрал 0,75 балла, был шанс 1 к 2.
– Сколько гендерного несоответствия «достаточно», чтобы развеять беспокойство родителей по поводу перехода – это открытый вопрос, – утверждает Тей Медоу, социолог Колумбийского университета, изучающий вопросы пола, сексуальности и гендера, и написавший статью для The Atlantic. – Родители – главные "судьи" – они решают все вопросы о доступе ребенка к переходу, и они принимают решения «в культуре, которая поощряет родителей искать любую возможную альтернативу трансгендерности.
– Вы не можете просто взять образец крови или сделать МРТ и все понять, – говорит Аарон Девор, из кафедры трансгендерных исследований Университета Виктории, который сам является трансгендером. – Одной из часто используемых фраз является «последовательность и настойчивость». Если ребенок ведет себя подобным образом, он, вероятно очень даже готов к переходу. И это подтверждают исследования Ольсон. Эти данные очень важны.
Девор и другие отмечают, что более ранние исследования Ольсон показывают, что дети, чье решение о переходе поддерживается, так же психически здоровы, как их сверстники-цисгендеры. Это напоминает ему о плодотворной работе американского психолога Эвелин Хукер. В 1950-х годах, когда многие рассматривали гомосексуальность как психическое заболевание (в основном потому, что эти специалисты работали только с геями, у которых были проблемы с психическим здоровьем или которые совершали правонарушения), Хукер исследовала более репрезентативную выборку и обнаружила, что геи и "обычные" гетеросексуальные мужчины имеют одинаковые показатели в вопросах психического здоровья. Это исследование сыграло важную роль в удалении гомосексуальности из списка психических расстройств в 1987 году.
– Сегодня мы находимся в таком же переломном моменте с вопросом трансгендерности, – говорит Девор. – Проблемы с психическим здоровьем, которые мы встречаем у трансгендерных людей, в основном являются результатом образа жизни, при котором вы не можете нормально выражать свою гендерную идентичность. И я считаю, что работа группы Ольсон будет тот же эффект на жизнь трансгендеров, который имела работа Эвелин Хукер на жизнь гомосексуалов.
Мне вспоминается слова, которые Робин Каннер написал в прошлом году в The Atlantiс:
– Слишком долго общество ничего не делало для трансгендерной молодежи. Но люди должны доверять трансгендерным детям и подросткам и верить, что они найдут верный путь после всех своих колебаний. Какой бы выбор они ни сделали, они все равно будут прекрасными.
______
Переводчик: Никита Онуфриев
Автор: Эд Юнг, автор The Atlantic, освещающий научные вопросы.
На русский язык переведено специально для проекта "Пересечения"
