Предупреждение: в тексте упоминаются сексуальные домогательства
Когда вы сводите все к возрасту в вопросах сексуального насилия, ваши действия приводят только к тому, что тысячи детей и подростков, сталкивающиеся с домогательствами со стороны младших детей, остаются беззащитными.
Когда я была ребёнком и подростком, я хорошо знала, что если взрослый мужик, например, потрогает меня за задницу — стоит только сказать об этом, и все будут носиться вокруг и причитать, какая же я бедная-несчастная. Даже если на самом деле ситуация меня только насмешила. В общем, именно это было той причиной, по которой с домогательствами со стороны старших я всегда разбиралась сама — мне не нужны были эти неуместные эмоции и газлайтинг со стороны взрослых. Но если бы домогательства были серьёзными и я бы не знала, как с ними справиться — я бы без проблем обратилась к матери, и если бы захотела — преступника просто посадили бы.
Да, к сожалению, не всем так везёт. Но в моей семье не винили жертв насилия, у моей семьи были знакомые и в милиции, и среди чиновников — поэтому в этом плане мне повезло, я всегда понимала, что если взрослый человек не поймёт ни слова, ни угрозы — с ним будет разбираться милиция.
Мне повезло и в том, что достаточно серьёзных проблем в этой области не было. За период с 13 до 19 лет я сталкивалась с облапыванием, попыткой незнакомого мужчины принудить меня наблюдать в шалаше в лесу за мастурбацией, с попыткой изнасилования со стороны незнакомого мужчины поздно вечером. Со всеми этими ситуациями я легко разобралась сама. Было даже весело (мне, мне было весело; понимаю, что многих это бы травмировало и многие не смогли бы справиться сами, но для меня эти ситуации не были проблемой)
Если это будет старший подросток — тогда, конечно, до полиции вряд ли дойдёт, но скандал будет серьёзный, и домогательства прекратятся.
Но если домогается ребёнок, который младше жертвы, всем будет плевать. Потому что всех волнует поиск воображаемых «педофилов» под каждым кустом, соблюдение приличий и изоляция детей и подростков от других возрастных групп, а на реальные страдания жертв всем плевать.
Мне шесть или пять лет. Мальчик на год младше валит меня на траву и насильно целует в губы. Я отбиваюсь и говорю, что он дурак. Мне немного смешно, но больше — неприятно. Я сообщаю матери. Она смеётся и продолжает разговор с матерью этого самого мальчика. Пытаюсь повторить жалобу матери мальчика. Она не слушает.
Мне девять. Едем в машине. Пятилетний мальчишка постоянно кладёт руку мне на коленку. Я спихиваю руку, он опять кладёт. Это не просто случайность — вероятно, где-то увидел что-то подобное и повторял. После предыдущего случая знаю, что матери жаловаться бесполезно. Продолжаю спихивать его руку. Минут через 20 надоедает. Взрослому я бы врезала, закатила бы скандал. А тут маленький ребёнок, меня же выставят виноватой, он же «просто играет». Пофиг, пусть лапает. Это противно, но если начну требовать выйти из машины, на меня начнут орать — а это похуже, чем когда лапают за бедро и коленку.
Позже слышу, как мама со смехом рассказывает эту историю моей сестре. И ржёт. Сестра в шоке, а мать просто ржёт. Она видела, как я полдороги пыталась избавиться от руки на коленке, но ей было плевать, потому что это же «всего лишь» смешной ребёнок, а не ужасный взрослый педофил.
Этот мерзкий мальчишка время от времени выделывает что-то подобное ещё лет пять. Однажды даже пытается наврать окружающим, что он со мной спал. Никто не верит, конечно. Но мне все равно противно — блин, он же ребёнок.
Мне 12. Восьмилетний мальчишка, которого я везу на багажнике своего велосипеда, обнимает меня за талию, прижимается и начинает расспрашивать: «А ты уже трахалась? А почему нет?». Я не понимаю, что мне с ним делать, потому что просьбы не работают, жалобы, как я уже знаю, никто не воспримет всерьёз, бить ребёнка — тоже не выход, хотя ровесника отлупила бы чем-нибудь тяжелым. Только мои ровесники так себя не вели.
После этого случая такое повторяется несколько раз каждое лето, ещё четыре года. Он обнимает, прижимается, трется об меня, пытается говорить про секс. Просьбы отстать, ругань — это не работает никогда. Приходится просто игнорировать. Хотя это и ОЧЕНЬ неприятно — по той простой причине, что дети не кажутся мне сексуально привлекательными, уж совсем никак.
Когда мне было 16, а ему 12, то ли до него наконец-то доперло, что мне неприятно его поведение, то ли испугался того случая, когда я швырнула в него табуретку. В общем, он стал ходить и болтать всем, что трахнул бы меня, если бы я не была такой «старой» (и это тоже было мерзко потому что, блин, он сочиняет что я стала бы спать с ребёнком? Что за дерьмовые выдумки? Он ещё и выглядел на пару лет младше реального возраста), но хотя бы лапать почти перестал. На следующий год, когда мне было 17, а ему 13, уже совсем не лапал и не болтал ерунду.
Никакой из этих случаев не травмировал меня. Иногда было смешно, чаще вызывало отвращение, иногда и то, и другое сразу. Но это был очень неприятный опыт — ситуации, в которых, я знала, меня не могут защитить ни семья, ни закон, потому что «маленький мальчик» это не злой-ужасный педофил, а значит, может сделать что угодно и всем будет плевать. Сама себя защитить я тоже не могла, поскольку и не хотела бить маленьких и слабых, и понимала, что, что бы они ни делали, если я изобью ребёнка, виновата буду именно я.
Прекратите сводить все в вопросах сексуального насилия к возрасту. Это никому не помогает.
Автор: Лина Экфорд
Когда вы сводите все к возрасту в вопросах сексуального насилия, ваши действия приводят только к тому, что тысячи детей и подростков, сталкивающиеся с домогательствами со стороны младших детей, остаются беззащитными.
Когда я была ребёнком и подростком, я хорошо знала, что если взрослый мужик, например, потрогает меня за задницу — стоит только сказать об этом, и все будут носиться вокруг и причитать, какая же я бедная-несчастная. Даже если на самом деле ситуация меня только насмешила. В общем, именно это было той причиной, по которой с домогательствами со стороны старших я всегда разбиралась сама — мне не нужны были эти неуместные эмоции и газлайтинг со стороны взрослых. Но если бы домогательства были серьёзными и я бы не знала, как с ними справиться — я бы без проблем обратилась к матери, и если бы захотела — преступника просто посадили бы.
Да, к сожалению, не всем так везёт. Но в моей семье не винили жертв насилия, у моей семьи были знакомые и в милиции, и среди чиновников — поэтому в этом плане мне повезло, я всегда понимала, что если взрослый человек не поймёт ни слова, ни угрозы — с ним будет разбираться милиция.
Мне повезло и в том, что достаточно серьёзных проблем в этой области не было. За период с 13 до 19 лет я сталкивалась с облапыванием, попыткой незнакомого мужчины принудить меня наблюдать в шалаше в лесу за мастурбацией, с попыткой изнасилования со стороны незнакомого мужчины поздно вечером. Со всеми этими ситуациями я легко разобралась сама. Было даже весело (мне, мне было весело; понимаю, что многих это бы травмировало и многие не смогли бы справиться сами, но для меня эти ситуации не были проблемой)
Если это будет старший подросток — тогда, конечно, до полиции вряд ли дойдёт, но скандал будет серьёзный, и домогательства прекратятся.
Но если домогается ребёнок, который младше жертвы, всем будет плевать. Потому что всех волнует поиск воображаемых «педофилов» под каждым кустом, соблюдение приличий и изоляция детей и подростков от других возрастных групп, а на реальные страдания жертв всем плевать.
Мне шесть или пять лет. Мальчик на год младше валит меня на траву и насильно целует в губы. Я отбиваюсь и говорю, что он дурак. Мне немного смешно, но больше — неприятно. Я сообщаю матери. Она смеётся и продолжает разговор с матерью этого самого мальчика. Пытаюсь повторить жалобу матери мальчика. Она не слушает.
Мне девять. Едем в машине. Пятилетний мальчишка постоянно кладёт руку мне на коленку. Я спихиваю руку, он опять кладёт. Это не просто случайность — вероятно, где-то увидел что-то подобное и повторял. После предыдущего случая знаю, что матери жаловаться бесполезно. Продолжаю спихивать его руку. Минут через 20 надоедает. Взрослому я бы врезала, закатила бы скандал. А тут маленький ребёнок, меня же выставят виноватой, он же «просто играет». Пофиг, пусть лапает. Это противно, но если начну требовать выйти из машины, на меня начнут орать — а это похуже, чем когда лапают за бедро и коленку.
Позже слышу, как мама со смехом рассказывает эту историю моей сестре. И ржёт. Сестра в шоке, а мать просто ржёт. Она видела, как я полдороги пыталась избавиться от руки на коленке, но ей было плевать, потому что это же «всего лишь» смешной ребёнок, а не ужасный взрослый педофил.
Этот мерзкий мальчишка время от времени выделывает что-то подобное ещё лет пять. Однажды даже пытается наврать окружающим, что он со мной спал. Никто не верит, конечно. Но мне все равно противно — блин, он же ребёнок.
Мне 12. Восьмилетний мальчишка, которого я везу на багажнике своего велосипеда, обнимает меня за талию, прижимается и начинает расспрашивать: «А ты уже трахалась? А почему нет?». Я не понимаю, что мне с ним делать, потому что просьбы не работают, жалобы, как я уже знаю, никто не воспримет всерьёз, бить ребёнка — тоже не выход, хотя ровесника отлупила бы чем-нибудь тяжелым. Только мои ровесники так себя не вели.
После этого случая такое повторяется несколько раз каждое лето, ещё четыре года. Он обнимает, прижимается, трется об меня, пытается говорить про секс. Просьбы отстать, ругань — это не работает никогда. Приходится просто игнорировать. Хотя это и ОЧЕНЬ неприятно — по той простой причине, что дети не кажутся мне сексуально привлекательными, уж совсем никак.
Когда мне было 16, а ему 12, то ли до него наконец-то доперло, что мне неприятно его поведение, то ли испугался того случая, когда я швырнула в него табуретку. В общем, он стал ходить и болтать всем, что трахнул бы меня, если бы я не была такой «старой» (и это тоже было мерзко потому что, блин, он сочиняет что я стала бы спать с ребёнком? Что за дерьмовые выдумки? Он ещё и выглядел на пару лет младше реального возраста), но хотя бы лапать почти перестал. На следующий год, когда мне было 17, а ему 13, уже совсем не лапал и не болтал ерунду.
Никакой из этих случаев не травмировал меня. Иногда было смешно, чаще вызывало отвращение, иногда и то, и другое сразу. Но это был очень неприятный опыт — ситуации, в которых, я знала, меня не могут защитить ни семья, ни закон, потому что «маленький мальчик» это не злой-ужасный педофил, а значит, может сделать что угодно и всем будет плевать. Сама себя защитить я тоже не могла, поскольку и не хотела бить маленьких и слабых, и понимала, что, что бы они ни делали, если я изобью ребёнка, виновата буду именно я.
Прекратите сводить все в вопросах сексуального насилия к возрасту. Это никому не помогает.
Автор: Лина Экфорд
