Айман Экфорд: «Коллективизм и активизм. Часть 1»

Зарубежные авторы, которые борются за права меньшинств и социальную справедливость, любят писать о коллективизме. О «коллективистских эмоциях», о коллективной гордости и ответственности, о том, что все должны работать на «общее благо» и жертвовать своими интересами ради сообщества.
Казалось бы, в этом нет ничего плохого. Разве не стоит помогать людям, которые оказались в бедственном положении из-за того же угнетения, которому подвергаетесь вы? Разве коллективная гордость и другие «коллективные» эмоции не сближают людей и не помогают им вместе отстаивать свои права и добиваться равных возможностей? Разве можно в одиночку побороть систему?
Частично те, кто задают эти вопросы, правы. Коллективизм может быть полезен. Но эти вопросы акцентируют внимание на позитивных сторонах коллективизма, хотя негативных сторон не меньше.

Обычно англоязычные авторы понимают эти негативные аспекты. Они выросли в обществе, где принято делать упор на индивидуализме, и поэтому пишут о вещах, о которых часто забывают многие другие индивидуалисты.
Но в России — на всем постсоветском пространстве — ситуация совершенно другая. Здесь
в культуре закреплено советское наследие. Почти все мои знакомые выросли в очень советских семьях, где им навязывался коллективизм, жертвенность во имя общего блага, чувство общности по отношению ко всем подряд — и другие подобные вещи. Конечно, в Западном обществе тоже принято навязывать альтруизм, но все же в меньшей степени, чем в советской культуре. Коллективизм настолько глубоко «прописан» в сознании моих русских знакомых, что даже те, кто считают себя индивидуалистами, иногда говорят крайне коллективистские вещи, потому что так и не смогли деконструировать стереотипы, которые им внушали с детства.
Поэтому большинству русских аргументы американских левых не кажутся чем-то радикальным — они им знакомы с детства. И статьи, которые изначально писались для того, чтобы заставить людей анализировать доминирующую культуру и задуматься о культурных установках, эти установки только укрепляют (у российских жителей, разумеется).

Говорить, что «русским людям нужны статьи о пользе коллективизма» так же нелепо, как утверждать, что французским мусульманкам надо запрещать носить хиджаб из-за того, что иранских мусульманок заставляют его носить.
У большинства русскоязычных активистов навязывание коллективизма либо вызовет раздражение, потому что их этим «доставали» всю жизнь, либо укрепит существующие стереотипы, либо не произведет никакого впечатления. И второй вариант — самый опасный для сообщества.

Потому что я на собственном опыте убедилась, что те носители постсоветской культуры, которые любят писать о «коллективном благе» и «пробуждении сообщества», чаще забывают о благе конкретных людей, состоящих в сообществе.
ЛГБТ-движение и фем-движение становятся слишком коллективистскими. А любое коллективистское движение рано или поздно начинает требовать, чтобы некоторые люди жертвовали собой ради общего блага. И если люди отказываются это делать, общество само начинает ими жертвовать. Коллективистские идеи всегда были связаны с самыми жуткими видами альтруизма. Вы можете посмотреть на это, изучив историю раннего Советского Союза — людям, которые боролись против угнетения, удалось создать систему, с помощью которой они угнетали друг друга, и они оправдывали это «благом для будущих поколений» и общим «благом трудящихся». По-моему, в любом сообществе с ярко выраженной коллективистской моралью это неизбежно. И подобные тенденции я уже замечаю в российском активизме, но, конечно, в меньшем масштабе — потому что у активистов нет механизмов подавления, которые есть в государстве.

Но и в активизме иногда ситуация становится опасной и просто абсурдной — например, некоторые люди, которые считают любую оплачиваемую работу эксплуатацией, уговаривают своих союзников работать на них БЕСПЛАТНО «ради общего блага», и эксплуатацией это не считают!

То есть, они борются за права, которые сами же отказываются соблюдать во имя альтруистской морали, жертвуя интересами своих союзников ради блага обезличенного сообщества. И это распространяется не только на право на оплачиваемый труд. Это распространяется на право на личное мнение, на взгляды, отличные от взглядов «коллектива», на право говорить на непопулярные в сообществе вещи. Например, некоторые известные активисты давили на меня, когда я высказывала взгляды, которые, по их мнению, вредили «общей повестке» - хотя у меня с этими активистами никогда и не было «общей повестки», которую мы бы обговорили. Но для них было достаточно самого факта сотрудничества, или самого факта того, что мы боремся за «общее дело», чтобы обвинять меня в предательстве и выставлять меня «врагом движения» исключительно из-за того, что я не скрываю, что мой опыт и восприятие отличаются от опыта и восприятия большинства.

В последнее время многие активисты — особенно левые — говорят о «пробуждении сообщества», вместо того, чтобы говорить о пробуждении отдельных людей, которые могли бы логически осознать угнетение и найти себе союзников по борьбе с этим угнетением.
Они говорят о том, что наше государство старается подавить сообщества, уже даже не замечая того, что, прежде всего, государство старается подавить индивидуализм, навязать коллективизм - коллективистские патриотические идеи - и заставить всех жертвовать своими интересами ради «Родины». Активисты этого не замечают, потому что они уже попали в эту ловушку — они уже сами думают об «общественных интересах» больше, чем о личных.

Они уже забыли то, о чем помнят почти все активисты на Западе — они забыли, что любое движение за права меньшинств и за гражданские права, прежде всего крайне индивидуалистическое. Это не движение за права какого-то абстрактного «ЛГБТ-сообщества» или «фем-сообщества» - это движение за то, что всем людям, вне зависимости от их сексуальной ориентации, пола и гендерной идентичности были доступны равные возможности, и чтобы на них распространялись одинаковые законы. Это движение за права конкретных личностей. За справедливость по отношению к конкретным личностям.
За то, чтобы личными интересами прекратили жертвовать ради «общего блага», ради каких-то абстрактных представлений общества о морали, и каких-то государственных политических повесток.

Вот только как это могут заметить активисты, которые делают то же самое, но только в меньшем масштабе?

Конечно, я не призываю всех отказаться от любых коллективных действий. Я даже не выступаю против понятия «сообщество». Я считаю, что психика большинства людей устроена так, что людям свойственно делить мир на «своих» и «чужих», и чувствовать общность с конкретной группой. Подобный психический механизм лежит в основе всех видов угнетения, но его можно использовать и во благо. Он может стать хорошим инструментом для преодоления систем угнетения.
Иногда для того, чтобы побороть систему угнетения, необходимо пробудить в людях коллективные чувства — потому что большинство людей склонно скорее действовать из эмоциональной привязанности к кому-то и из-за чувства общности, чем через осознание, что ему выгодны определенные действия.
Вероятно, если бы не коллективизм феминисток, женщины не добились бы равных прав.
Если бы чернокожие американцы не ощущали себя единым сообществом, до сих пор действовали бы законы Джима Кроу.
И если бы не чувство гордости, которое объединило американское гей-освободительное движение, геи до сих пор были бы бесправными и презираемыми.
Эти сообщества смогли обратить человеческую склонность к коллективизму во благо.

Но как и другие биологические механизмы, «стадность» надо не только использовать, а и контролировать. Почти все признают, что то, что большинство людей испытывает сексуальное влечение, совершенно нормально. И некоторые торговцы используют тему секса для рекламы. Но даже они не будут настаивать на том, чтобы люди навязывали секс другим, не контролировали свои сексуальные порывы и насиловали друг друга.
То же самое с чувством голода — его испытывает большинство людей. Но то, что чувство голода естественно, не используется для оправдания идеи, что каждый человек в любой момент может есть все, что угодно и где угодно.

Почему-то ни одно «естественное чувство» не считается чем-то, что не надо контролировать

только потому что оно естественно, и бывает полезным. Ни одно, кроме склонности к коллективизму.
В случае коллективизма личные границы и удобство людей приносятся в жертву альтруистской «морали» и патриотической (в широком смысле этого слова) риторике. Его не просто не призывают контролировать — его всячески укрепляют: и на государственном уровне, и на семейном, и на культурном, и на активистском.

Но активисты, которые используют коллективизм, должны соблюдать жесткий баланс между ним и индивидуализмом (а в России даже склоняясь в сторону индивидуализма, и ни в коем случае не допуская, чтобы коллективистские настроения его перевесили).
Либо так — либо мы создадим движение, которое в итоге начнет угнетать тех, кого должно защищать.