Источник: Everyday Feminism На русском языке впервые опубликовано на сайте Нейроразнообразие в России
Переводчик: Каролина Куприянова
(Девочка с длинными темными волосами и смуглой кожей смотрит в камеру. На ней розовая футболка. У нее недовольное выражение лица. За ее спиной другие дети смотрят на нее и смеются. Источник: iStock)
Я просыпаюсь из-за кошмаров о школе.
Мне двадцать два. Я закончила университет. Я не живу ни в одном из тех городов, в которых я ходила в школу, поэтому ничто не заставит меня переживать школьное прошлое или столкнуться со старыми учителями.
Однако, травма, которую мне довелось испытать в старших классах, была настолько сильной, что я до сих пор просыпаюсь из-за кошмаров по ночам. Почему же мне до сих пор больно?
У вас бы тоже были ночные кошмары, если бы вы узнали на собственном опыте, каково это быть предметом насмешек, подвергаться всей той жестокости эйблизма, дискриминации, и исключению из школьной системы, что испытала я и многие другие подростки с инвалидностью.
Не только школьная система не была организована таким образом, чтобы защитить меня от неконтролируемых предрассудков учителей и школьной администрации, но и они сами отворачивались, когда я подвергалась ужасающим издевательствам других детей.
И, к сожалению, такое было в порядке вещей. С детского сада и до окончания школы.
Я продолжаю надеяться, что всё меняется, что это просто мне не повезло учиться в жутких школах, и что сейчас дети с инвалидностью находятся в гораздо лучшем положении.
Но, честно говоря, даже хотя я и посещала довольно хорошую школу и несмотря на то, что прошло более десяти лет с тех пор, сейчас я слышу от детей- инвалидов и от их родителей, что на самом деле влияние, оказываемое эйблизмом, не претерпело каких-то сильных изменений.
Дети всё ещё проходят через боль, третирование и угнетение, которые переживала и я много лет назад. Это не просто ужасает меня – это разбивает мне сердце.
Поэтому я говорю сейчас. Я остановлюсь на тех темах из своего опыта, которые отдаются эхом в голосах других людей с инвалидностью. И я надеюсь, что те, кто работает в школах или кто выступает за права школьников, нас услышат.
Потому что мой школьный опыт - это довольно грустная история, и я бы никогда, никогда бы не хотела увидеть, что подобное повторяется с кем-нибудь ещё. Травмы, которым мы подвергаем учеников с инвалидностью или от которых не смогли их защитить надолго оставляют глубокие шрамы. Эти шрамы учат детей с инвалидностью тому, что они всегда должны ожидать какого-то издевательства от окружающего мира
Ниже следует список абсолютно предотвратимых действий эйблизма, наполненных травмирующими событиями, которые я пережила как ребёнок-инвалид, и которые оставили самые глубокие шрамы из тех, что я ношу до сих пор.
Я действительно хотела бы сказать, что это универсально для всех детей с инвалидностью, но это никоим образом не будет хоть сколько-нибудь правдоподобно. Особенно для детей с пересечением маргинализированных идентичностей и обстоятельств.
1. Школьные работники игнорировали, поощряли или сами принимали участие в издевательствах надо мной.
Всем известно, что в школах существуют издевательства. Это отвратительно, потому что это оказывает крайне негативное влияние на детей, и это необходимо прекратить.
Когда я прочитала, что девочка, посещавшая мою среднюю школу, совершила самоубийство из-за интернет-издевательств, у меня сжало сердце. Впервые я была благодарна родителям, что они не позволяли мне использовать социальные сети, когда я была младше, потому что я знала, что если бы я перенесла похожие издевательства в сети, то что-то подобное случилось бы и со мной. (Хотя разумнее было бы забрать ребенка из токсичного школьного окружения, если ребенок на это согласен, рассказав ему о более безопасной альтернативе, и посоветовать ему создать анонимный аккаунт, если он не хочет получать сообщения от одноклассников, а не запрещать социальные сети. Прим. Администрации сайта «Нейроразнообразие в России»)
Потому что, несмотря на установленные администрацией документы по предотвращению травли, которые учителя распространяли в школе, они и пальцем не пошевелили, чтобы защитить учеников.
На самом деле, самые худшие издевательства, те, которых я страшилась больше всего, чаще всего исходили от учителей.
Они кричали на меня, когда я была испугана и пряталась под партой от звуков ремонтируемой крыши. Они улыбались мне в лицо, но при этом закипали от злости, которую я не могла определить до тех пор, пока они не взрывались.
Они извинялись перед моей сестрой. Я была рядом, но они извинялись не передо мной. Они извинялись перед ней за то, что были исключительно строги ко мне и держали меня в очереди по причине беспокойства за моё «плохое поведение».
При этом они кричали на меня за то, что я «пререкаюсь» с ними, и заставляли извиняться за это, хотя я, как человек, который не может осознавать тон собственного голоса, даже понятия не имела, о чём они вообще говорили.
Если вы посмотрите на определение издевательств и травли, то увидите, как учителя, используя своё положение и власть, могут быть наихудшими обидчиками из всех.
Но даже если мы устраним издевательства взрослых, всё ещё остаётся то, как они реагируют на детей. Когда другие дети дразнили меня, никто из учителей и глазом не моргнул. Одно из таких «поддразниваний» (читайте: издевательств) продолжалось в течение нескольких лет.
«Кейли кутис*» - как меня окрестили одноклассники из средней школы. Суть этого была в том, что я странная из-за СДВГ и аутизма, и они делали вид, что, прикоснувшись ко мне, можно заразиться этой странностью.
Задумайтесь над этим. Годами одноклассники отказываются прикоснуться к вам. А учителя просто не обращают внимания на то, что вы систематически являетесь предметом травли. К сожалению, я знаю, что многим из вас и не нужно этого представлять.
Но, может вы следуете философии «палки и камни могут переломать ваши кости, но слова никогда не должны ранить ваше сердце». (Неправда, но я попыталась вас тут «развеселить».)
Ну, и знаете что? В старших классах в меня на самом деле швыряли камни. Не просто гальку, а камни размером с мой кулак.
Пятеро ровесников сделали меня мишенью для этого тяжёлого эпизода травли, потому что я была «странной». И только одного из них наказали.
Как вы могли заметить, способы, которыми моя школа всё решала, или даже провоцировала череду этих событий, были чрезмерно эйблисткими и болезненными.
2. Школьные работники боролись за то, чтобы мне не дали необходимую аккомодацию.
По закону, школы в США должны давать мне и другим ученикам с инвалидностью доступ к образованию. Но для того, чтобы иметь доступ к образованию, многим из нас нужна специальная аккомодация.
Мне были необходимы два вида аккомодации. Мне нужна была не только аккомодация, которая удовлетворяла бы моим сенсорным потребностям и позволяла бы мне лучше сосредотачиваться на происходящем в классе, а и аккомодация, которая уменьшила бы мои проблемы с дисграфией.
У меня был тот вид дисграфии, который влиял на мою способность писать рукой (или излагать свои мысли на бумаге, в более глобальном смысле). Я не могу контролировать мелкую моторику пальцев, поэтому буквы, которые я пишу, не очень хорошо выглядят, и у меня довольно много времени уходит на то, чтобы вывести их, а способ, которым мне надо сжимать карандаш, чтобы контролировать его движение, кажется мне очень болезненным.
В итоге мне предоставили клавиатуру с крошечным экраном для работы в классе и для выполнения домашних заданий. Теперь я могла печать, а не писать.
Хотя вот еще какая штука. Учителя усиленно противостояли не только тому, чтобы моя аккомодация соответствовала моему образовательному плану, но и мешали мне ей пользоваться.
Понимаете, чтобы вся эта система заработала, я должна была распечатывать свою работу, чтобы учитель мог её прочесть. Но учителя не позволяли мне печатать с их компьютеров, даже если урок проходил в их классе.
Я должна была печатать домашние задания и эссе, всё, что имело отношение к школе, но из-за того, что они не хотели, чтобы я была за их компьютерами (они, что, думали, что я собиралась взломать их?), они сами не давал мне дать им распечатанные задания, и еще сердились на меня. Много раз я не могла перепечатать домашние задания и потом меня «штрафовали» за отсутствие домашней работы.
Я знаю, что учителям было непросто обеспечивать меня аккомодацией. Они неоднократно говорили мне об этом при каждом удобном случае.
Но ведь это часть их работы – помочь мне получить образование.
Да, они должны были делать много дерьмовой бумажной работы, но это не повод не помогать мне. И из-за полученных отказов иногда я просто вынуждена была писать от руки, отменяя изначальную идею аккомодации и причиняя себе невыносимую боль.
Я не знаю как объяснить насколько мне тяжело писать. Скажу так: когда в средней школе от меня требовалось нарисовать карту Европы без использования каких-либо инструментов, рисунок получился настолько плохой, что я подумывала о том, чтобы сломать себе руки.
Боль от перелома казалась мне не хуже той, что я уже испытывала, пытаясь встретиться с недопустимыми стандартами жестоких учителей, но мне казалось, что если я это сделаю, мне не придётся волноваться, пытаясь правильно преодолеть все чёртовы фьорды Норвегии.
С тех пор как у меня появилось место для печатания (которое технически не было местом для рисования), я должна была выполнять домашние задания. И в конечном счёте, я решила двигаться дальше и не ломать себе руки.
Хотя я была очень близка к этому.
3. Они вели себя так, словно я была неполноценной из-за того, что я инвалид.
Есть одна фраза в сообществе людей с инвалидностью: предполагаемая компетентность.
Наши инстинкты опускают планку предполагаемых способностей человека с инвалидностью и того, что он на самом деле может делать, настолько низко, что это высказывание было создано для того, чтобы дать им отпор.
Мой опыт со школами это, как бы ни было печально, отличный пример того, как бездействие допускает некомпетентность.
Когда я была в старшей школе, методист-консультант не позволила мне взять Программу повышенной трудности**. Она не старалась скрыть причину почему, она просто сказала: «Ученики с особой образовательной программой [люди с инвалидностью] не посещают уроки Программы повышенной трудности».
Из-за того, что я человек с инвалидностью, предполагалось, что я (и другие ученики с инвалидностью) не смогут справиться с Программой повышенной трудности.
Они не смотрели на мои оценки, которые были отличными. Они не смотрели на то, как я занималась в предыдущих Классах Отличников. Они просто сказали, что ученики с инвалидностью не способны преуспеть в сильных классах, поэтому они и не будут позволять им посещать их.
Что?!
Они придирались ко мне больше, чем к другим ученикам.
Когда я была в пятом классе, мою маму вызвали на школьное собрание. Некоторые из влиятельных родителей учеников жаловались, как они сказали, на то, что ученики с инвалидностью учатся вместе с обычными студентами. И это раздражало тех учителей, которые сталкивались с моим поведением (ответы на в свою очередь, постоянное движение – типичное для СДВГ и аутизма) в классе.
Потом они попытались выгнать меня из школы.
Моя мама, да благословит её бог, несмотря на то, что на неё внезапно накинулись и превосходили количеством десять к одному на собрании, боролась не на жизнь, а насмерть за мои права.
Наконец они решили уступить в том, чтобы устроить мне «только» испытательный срок.
Я должна буду соответствовать определенным стандартам, так они сказали. Если я справлюсь, то останусь. Если нет, то они исключат меня из школы.
В связи с этим, каждый день они будут выдавать мне оценочную карточку. Я буду передавать её от учителя к учителю, и они будут оценивать моё поведение по шкале от 0 до 3.
Мысль о том, что вы будете постоянно оцениваться взрослыми, не совсем хорошо повлияет на вашу уверенность в себе. Я знала, что меньшинство говорили, что я плохая, а большинство - что я нормальная.
Но я не могла повлиять на ситуацию. Я не знала, что они от меня хотят. Я вела себя так хорошо, как могла в течение многих дней, и я получала плохие отметки. А иногда мне казалось, что я веду себя плохо, но тогда я получала высокие отметки.
В конце концов, я просто плыла по течению. Я смирились с тем, что больше не контролирую свою собственную жизнь.
«Хорошее поведение» тоже было неточным определением. Каждый раз, когда меня втягивали во встречу с руководством школы, оно сообщало мне новые многочисленные правила, которым я должна была следовать. Я не могла запомнить абсолютно всё, да и правила никогда не были прописаны.
Я чувствовала себя так, будто я шла по минному полю.
Это было всегда «действуй так, иначе будет...», но я не понимала, что значит это «так».
Но, честно говоря, самая худшая вещь, которая произошла за весь тот год, случилась тогда, когда внезапно мои препараты от СДВГ перестали работать.
Как вы можете себе представить, этот дискриминирующий испытательный срок оказал на меня огромное влияние. Все взрослые внезапно стали очень пугающими и недоверчивыми. Я была постоянно в страхе от того, что могу быть исключена. Я выучила то, что я бессильна против остальных.
И в десять лет я погрузилась в свой первый приступ глубокой, тёмной депрессии.
4. Они не видели ничего, кроме моей слабости.
В США существует правило, согласно которому дети, достигшие подросткового возраста, могут присутствовать на собраниях, где решается, какая им нужна аккомодация.
Я это полностью поддерживаю, потому что то, что это предполагает, может дать ученику замечательную возможность изучить навыки самоадвокации и практиковаться в них.
К сожалению, в школе меня лишь заставляли присутствовать на собраниях и выслушивать от учителей, какая я плохая.
- Она плохо слушает и выполняет домашние задания с недостаточной усердностью, - жаловались они.
- Она плохо сидит за партой, - добавляли другие.
- Она давно ничего не пишет, и забыла три домашних задания, - могли бы сказать третьи.
Обычно это выглядело примерно так: «Давайте поговорим о Кейли и обо всех ее плохих качествах, и напомним ей, как сильно она отличается от других, и пристыдим её за то, что она никогда не сможет выполнить».
И единственное, что мне позволяли сказать в свою защиту, было «да, сэр» или «нет, мем».
Возможность научить меня самоадвокации превратилась в возможность научить меня беспомощности.
Так что же они должны были сделать?
На самом деле, это очень просто, и подобные вещи сложно перепутать. Так что же должны делать школьные специалисты, которые хотят сделать обучение для своих учеников с инвалидностью более безопасным?
Например, на собраниях, на которых присутствуют ученики, было бы хорошо ввести правило о том, что если вы собираетесь сказать что-то негативное об их способностях, то вам следует, как минимум, озвучить равное количество и положительного, чтобы показать им, что вы видите их старания.
Если бы мои учителя говорили: «Ох, у Кейли есть проблемы с организацией, но зато она хорошо справляется с ______ », то я бы знала, что они видят меня, целостную личность, а не только набор негативных качеств.
Идея универсального подхода к образованию, когда она правильно воплощена в жизнь, может действительно помочь сделать доступность в школе нормой. Мне бы хотелось, чтобы моя школа была похожа на такой пример универсального подхода к образованию, где всем ученикам автоматически предоставлен доступ к таким вещам как нормальная аккомодация, и чтобы им, как прежде мне, не приходилось бороться за возможность выполнять учебный план.
Но, самое главное вот что: относитесь к ученикам с инвалидностью так же, как вы относитесь к остальным ученикам.
Мы знаем, как сложно может быть делать дополнительную бумажную работу и обеспечивать аккомодацию. Но ваши ученики-инвалиды всё ещё остаются детьми, которые хотят постичь и без того враждебный к ним мир.
Сделайте все, что только можно, для того, чтобы избавить ваш класс от эйблизма, и обеспечить ваших учеников с инвалидностью равными возможностями.
***
Существует много источников, которые помогут вам поддержать ваших учеников с инвалидностью. Вы можете прочитать о фразах, которые стоит избегать, узнать о нейроразнообразии, принять участие в борьбе против травли в школах, или даже включить урок об эйблизме в вашу учебную программу.
Это важно, ведь ваша поддержка может помочь ученикам с инвалидностью больше, чем вам кажется.
Кейли Фаринас является одним из авторов «Everyday Feminism». Она недавно получила степень бакалавра по вопросам здравоохранения. Она изучает вопросы влияния общества на инвалидов. Кейли пишет о своём опыте женщины-аутистки с дисграфией и тревожностью. Из-за своих инвалидностей ей тяжело писать, поэтому её сестра Крей помогает ей писать и печатать. Любое слово, которое приписывается Кейли, является её собственным, ведь она редактирует и принимает окончательные варианты тех текстов, которые печатает ее сестра.
Вы можете узнать больше о том, что пишут Кейли и Крей на их веб-сайте Autism Spectrum Explained и странице фейсбук.
Крей Фаринас является одним из авторов «Everyday Feminism». Она сейчас получает степень магистра по специальности «Вопросы языка патологии» и уже имеет степень Британской Академии в области психологии и степень пост-бакалавриата в Communication Sciences and Disorders. Крей продолжает учебу, и её сестра Кейли помогает ей в этом, читая, редактируя и одобряя то, что она пишет об инвалидности.
Вы можете узнать больше о том, что пишут Крей и Кейли на их веб-сайте Autism Spectrum Explained.
*Кутис – зараза; любая заразная кожная болезнь.
**Программа повышенной трудности – программа, включающая в себя 34 предмета, которые преподаются на более высоком уровне, соответствующем начальным курсам ВУЗа.
Переводчик: Каролина Куприянова
(Девочка с длинными темными волосами и смуглой кожей смотрит в камеру. На ней розовая футболка. У нее недовольное выражение лица. За ее спиной другие дети смотрят на нее и смеются. Источник: iStock)
Я просыпаюсь из-за кошмаров о школе.
Мне двадцать два. Я закончила университет. Я не живу ни в одном из тех городов, в которых я ходила в школу, поэтому ничто не заставит меня переживать школьное прошлое или столкнуться со старыми учителями.
Однако, травма, которую мне довелось испытать в старших классах, была настолько сильной, что я до сих пор просыпаюсь из-за кошмаров по ночам. Почему же мне до сих пор больно?
У вас бы тоже были ночные кошмары, если бы вы узнали на собственном опыте, каково это быть предметом насмешек, подвергаться всей той жестокости эйблизма, дискриминации, и исключению из школьной системы, что испытала я и многие другие подростки с инвалидностью.
Не только школьная система не была организована таким образом, чтобы защитить меня от неконтролируемых предрассудков учителей и школьной администрации, но и они сами отворачивались, когда я подвергалась ужасающим издевательствам других детей.
И, к сожалению, такое было в порядке вещей. С детского сада и до окончания школы.
Я продолжаю надеяться, что всё меняется, что это просто мне не повезло учиться в жутких школах, и что сейчас дети с инвалидностью находятся в гораздо лучшем положении.
Но, честно говоря, даже хотя я и посещала довольно хорошую школу и несмотря на то, что прошло более десяти лет с тех пор, сейчас я слышу от детей- инвалидов и от их родителей, что на самом деле влияние, оказываемое эйблизмом, не претерпело каких-то сильных изменений.
Дети всё ещё проходят через боль, третирование и угнетение, которые переживала и я много лет назад. Это не просто ужасает меня – это разбивает мне сердце.
Поэтому я говорю сейчас. Я остановлюсь на тех темах из своего опыта, которые отдаются эхом в голосах других людей с инвалидностью. И я надеюсь, что те, кто работает в школах или кто выступает за права школьников, нас услышат.
Потому что мой школьный опыт - это довольно грустная история, и я бы никогда, никогда бы не хотела увидеть, что подобное повторяется с кем-нибудь ещё. Травмы, которым мы подвергаем учеников с инвалидностью или от которых не смогли их защитить надолго оставляют глубокие шрамы. Эти шрамы учат детей с инвалидностью тому, что они всегда должны ожидать какого-то издевательства от окружающего мира
Ниже следует список абсолютно предотвратимых действий эйблизма, наполненных травмирующими событиями, которые я пережила как ребёнок-инвалид, и которые оставили самые глубокие шрамы из тех, что я ношу до сих пор.
Я действительно хотела бы сказать, что это универсально для всех детей с инвалидностью, но это никоим образом не будет хоть сколько-нибудь правдоподобно. Особенно для детей с пересечением маргинализированных идентичностей и обстоятельств.
1. Школьные работники игнорировали, поощряли или сами принимали участие в издевательствах надо мной.
Всем известно, что в школах существуют издевательства. Это отвратительно, потому что это оказывает крайне негативное влияние на детей, и это необходимо прекратить.
Когда я прочитала, что девочка, посещавшая мою среднюю школу, совершила самоубийство из-за интернет-издевательств, у меня сжало сердце. Впервые я была благодарна родителям, что они не позволяли мне использовать социальные сети, когда я была младше, потому что я знала, что если бы я перенесла похожие издевательства в сети, то что-то подобное случилось бы и со мной. (Хотя разумнее было бы забрать ребенка из токсичного школьного окружения, если ребенок на это согласен, рассказав ему о более безопасной альтернативе, и посоветовать ему создать анонимный аккаунт, если он не хочет получать сообщения от одноклассников, а не запрещать социальные сети. Прим. Администрации сайта «Нейроразнообразие в России»)
Потому что, несмотря на установленные администрацией документы по предотвращению травли, которые учителя распространяли в школе, они и пальцем не пошевелили, чтобы защитить учеников.
На самом деле, самые худшие издевательства, те, которых я страшилась больше всего, чаще всего исходили от учителей.
Они кричали на меня, когда я была испугана и пряталась под партой от звуков ремонтируемой крыши. Они улыбались мне в лицо, но при этом закипали от злости, которую я не могла определить до тех пор, пока они не взрывались.
Они извинялись перед моей сестрой. Я была рядом, но они извинялись не передо мной. Они извинялись перед ней за то, что были исключительно строги ко мне и держали меня в очереди по причине беспокойства за моё «плохое поведение».
При этом они кричали на меня за то, что я «пререкаюсь» с ними, и заставляли извиняться за это, хотя я, как человек, который не может осознавать тон собственного голоса, даже понятия не имела, о чём они вообще говорили.
Если вы посмотрите на определение издевательств и травли, то увидите, как учителя, используя своё положение и власть, могут быть наихудшими обидчиками из всех.
Но даже если мы устраним издевательства взрослых, всё ещё остаётся то, как они реагируют на детей. Когда другие дети дразнили меня, никто из учителей и глазом не моргнул. Одно из таких «поддразниваний» (читайте: издевательств) продолжалось в течение нескольких лет.
«Кейли кутис*» - как меня окрестили одноклассники из средней школы. Суть этого была в том, что я странная из-за СДВГ и аутизма, и они делали вид, что, прикоснувшись ко мне, можно заразиться этой странностью.
Задумайтесь над этим. Годами одноклассники отказываются прикоснуться к вам. А учителя просто не обращают внимания на то, что вы систематически являетесь предметом травли. К сожалению, я знаю, что многим из вас и не нужно этого представлять.
Но, может вы следуете философии «палки и камни могут переломать ваши кости, но слова никогда не должны ранить ваше сердце». (Неправда, но я попыталась вас тут «развеселить».)
Ну, и знаете что? В старших классах в меня на самом деле швыряли камни. Не просто гальку, а камни размером с мой кулак.
Пятеро ровесников сделали меня мишенью для этого тяжёлого эпизода травли, потому что я была «странной». И только одного из них наказали.
Как вы могли заметить, способы, которыми моя школа всё решала, или даже провоцировала череду этих событий, были чрезмерно эйблисткими и болезненными.
2. Школьные работники боролись за то, чтобы мне не дали необходимую аккомодацию.
По закону, школы в США должны давать мне и другим ученикам с инвалидностью доступ к образованию. Но для того, чтобы иметь доступ к образованию, многим из нас нужна специальная аккомодация.
Мне были необходимы два вида аккомодации. Мне нужна была не только аккомодация, которая удовлетворяла бы моим сенсорным потребностям и позволяла бы мне лучше сосредотачиваться на происходящем в классе, а и аккомодация, которая уменьшила бы мои проблемы с дисграфией.
У меня был тот вид дисграфии, который влиял на мою способность писать рукой (или излагать свои мысли на бумаге, в более глобальном смысле). Я не могу контролировать мелкую моторику пальцев, поэтому буквы, которые я пишу, не очень хорошо выглядят, и у меня довольно много времени уходит на то, чтобы вывести их, а способ, которым мне надо сжимать карандаш, чтобы контролировать его движение, кажется мне очень болезненным.
В итоге мне предоставили клавиатуру с крошечным экраном для работы в классе и для выполнения домашних заданий. Теперь я могла печать, а не писать.
Хотя вот еще какая штука. Учителя усиленно противостояли не только тому, чтобы моя аккомодация соответствовала моему образовательному плану, но и мешали мне ей пользоваться.
Понимаете, чтобы вся эта система заработала, я должна была распечатывать свою работу, чтобы учитель мог её прочесть. Но учителя не позволяли мне печатать с их компьютеров, даже если урок проходил в их классе.
Я должна была печатать домашние задания и эссе, всё, что имело отношение к школе, но из-за того, что они не хотели, чтобы я была за их компьютерами (они, что, думали, что я собиралась взломать их?), они сами не давал мне дать им распечатанные задания, и еще сердились на меня. Много раз я не могла перепечатать домашние задания и потом меня «штрафовали» за отсутствие домашней работы.
Я знаю, что учителям было непросто обеспечивать меня аккомодацией. Они неоднократно говорили мне об этом при каждом удобном случае.
Но ведь это часть их работы – помочь мне получить образование.
Да, они должны были делать много дерьмовой бумажной работы, но это не повод не помогать мне. И из-за полученных отказов иногда я просто вынуждена была писать от руки, отменяя изначальную идею аккомодации и причиняя себе невыносимую боль.
Я не знаю как объяснить насколько мне тяжело писать. Скажу так: когда в средней школе от меня требовалось нарисовать карту Европы без использования каких-либо инструментов, рисунок получился настолько плохой, что я подумывала о том, чтобы сломать себе руки.
Боль от перелома казалась мне не хуже той, что я уже испытывала, пытаясь встретиться с недопустимыми стандартами жестоких учителей, но мне казалось, что если я это сделаю, мне не придётся волноваться, пытаясь правильно преодолеть все чёртовы фьорды Норвегии.
С тех пор как у меня появилось место для печатания (которое технически не было местом для рисования), я должна была выполнять домашние задания. И в конечном счёте, я решила двигаться дальше и не ломать себе руки.
Хотя я была очень близка к этому.
3. Они вели себя так, словно я была неполноценной из-за того, что я инвалид.
Есть одна фраза в сообществе людей с инвалидностью: предполагаемая компетентность.
Наши инстинкты опускают планку предполагаемых способностей человека с инвалидностью и того, что он на самом деле может делать, настолько низко, что это высказывание было создано для того, чтобы дать им отпор.
Мой опыт со школами это, как бы ни было печально, отличный пример того, как бездействие допускает некомпетентность.
Когда я была в старшей школе, методист-консультант не позволила мне взять Программу повышенной трудности**. Она не старалась скрыть причину почему, она просто сказала: «Ученики с особой образовательной программой [люди с инвалидностью] не посещают уроки Программы повышенной трудности».
Из-за того, что я человек с инвалидностью, предполагалось, что я (и другие ученики с инвалидностью) не смогут справиться с Программой повышенной трудности.
Они не смотрели на мои оценки, которые были отличными. Они не смотрели на то, как я занималась в предыдущих Классах Отличников. Они просто сказали, что ученики с инвалидностью не способны преуспеть в сильных классах, поэтому они и не будут позволять им посещать их.
Что?!
Они придирались ко мне больше, чем к другим ученикам.
Когда я была в пятом классе, мою маму вызвали на школьное собрание. Некоторые из влиятельных родителей учеников жаловались, как они сказали, на то, что ученики с инвалидностью учатся вместе с обычными студентами. И это раздражало тех учителей, которые сталкивались с моим поведением (ответы на в свою очередь, постоянное движение – типичное для СДВГ и аутизма) в классе.
Потом они попытались выгнать меня из школы.
Моя мама, да благословит её бог, несмотря на то, что на неё внезапно накинулись и превосходили количеством десять к одному на собрании, боролась не на жизнь, а насмерть за мои права.
Наконец они решили уступить в том, чтобы устроить мне «только» испытательный срок.
Я должна буду соответствовать определенным стандартам, так они сказали. Если я справлюсь, то останусь. Если нет, то они исключат меня из школы.
В связи с этим, каждый день они будут выдавать мне оценочную карточку. Я буду передавать её от учителя к учителю, и они будут оценивать моё поведение по шкале от 0 до 3.
Мысль о том, что вы будете постоянно оцениваться взрослыми, не совсем хорошо повлияет на вашу уверенность в себе. Я знала, что меньшинство говорили, что я плохая, а большинство - что я нормальная.
Но я не могла повлиять на ситуацию. Я не знала, что они от меня хотят. Я вела себя так хорошо, как могла в течение многих дней, и я получала плохие отметки. А иногда мне казалось, что я веду себя плохо, но тогда я получала высокие отметки.
В конце концов, я просто плыла по течению. Я смирились с тем, что больше не контролирую свою собственную жизнь.
«Хорошее поведение» тоже было неточным определением. Каждый раз, когда меня втягивали во встречу с руководством школы, оно сообщало мне новые многочисленные правила, которым я должна была следовать. Я не могла запомнить абсолютно всё, да и правила никогда не были прописаны.
Я чувствовала себя так, будто я шла по минному полю.
Это было всегда «действуй так, иначе будет...», но я не понимала, что значит это «так».
Но, честно говоря, самая худшая вещь, которая произошла за весь тот год, случилась тогда, когда внезапно мои препараты от СДВГ перестали работать.
Как вы можете себе представить, этот дискриминирующий испытательный срок оказал на меня огромное влияние. Все взрослые внезапно стали очень пугающими и недоверчивыми. Я была постоянно в страхе от того, что могу быть исключена. Я выучила то, что я бессильна против остальных.
И в десять лет я погрузилась в свой первый приступ глубокой, тёмной депрессии.
4. Они не видели ничего, кроме моей слабости.
В США существует правило, согласно которому дети, достигшие подросткового возраста, могут присутствовать на собраниях, где решается, какая им нужна аккомодация.
Я это полностью поддерживаю, потому что то, что это предполагает, может дать ученику замечательную возможность изучить навыки самоадвокации и практиковаться в них.
К сожалению, в школе меня лишь заставляли присутствовать на собраниях и выслушивать от учителей, какая я плохая.
- Она плохо слушает и выполняет домашние задания с недостаточной усердностью, - жаловались они.
- Она плохо сидит за партой, - добавляли другие.
- Она давно ничего не пишет, и забыла три домашних задания, - могли бы сказать третьи.
Обычно это выглядело примерно так: «Давайте поговорим о Кейли и обо всех ее плохих качествах, и напомним ей, как сильно она отличается от других, и пристыдим её за то, что она никогда не сможет выполнить».
И единственное, что мне позволяли сказать в свою защиту, было «да, сэр» или «нет, мем».
Возможность научить меня самоадвокации превратилась в возможность научить меня беспомощности.
Так что же они должны были сделать?
На самом деле, это очень просто, и подобные вещи сложно перепутать. Так что же должны делать школьные специалисты, которые хотят сделать обучение для своих учеников с инвалидностью более безопасным?
Например, на собраниях, на которых присутствуют ученики, было бы хорошо ввести правило о том, что если вы собираетесь сказать что-то негативное об их способностях, то вам следует, как минимум, озвучить равное количество и положительного, чтобы показать им, что вы видите их старания.
Если бы мои учителя говорили: «Ох, у Кейли есть проблемы с организацией, но зато она хорошо справляется с ______ », то я бы знала, что они видят меня, целостную личность, а не только набор негативных качеств.
Идея универсального подхода к образованию, когда она правильно воплощена в жизнь, может действительно помочь сделать доступность в школе нормой. Мне бы хотелось, чтобы моя школа была похожа на такой пример универсального подхода к образованию, где всем ученикам автоматически предоставлен доступ к таким вещам как нормальная аккомодация, и чтобы им, как прежде мне, не приходилось бороться за возможность выполнять учебный план.
Но, самое главное вот что: относитесь к ученикам с инвалидностью так же, как вы относитесь к остальным ученикам.
Мы знаем, как сложно может быть делать дополнительную бумажную работу и обеспечивать аккомодацию. Но ваши ученики-инвалиды всё ещё остаются детьми, которые хотят постичь и без того враждебный к ним мир.
Сделайте все, что только можно, для того, чтобы избавить ваш класс от эйблизма, и обеспечить ваших учеников с инвалидностью равными возможностями.
***
Существует много источников, которые помогут вам поддержать ваших учеников с инвалидностью. Вы можете прочитать о фразах, которые стоит избегать, узнать о нейроразнообразии, принять участие в борьбе против травли в школах, или даже включить урок об эйблизме в вашу учебную программу.
Это важно, ведь ваша поддержка может помочь ученикам с инвалидностью больше, чем вам кажется.
Кейли Фаринас является одним из авторов «Everyday Feminism». Она недавно получила степень бакалавра по вопросам здравоохранения. Она изучает вопросы влияния общества на инвалидов. Кейли пишет о своём опыте женщины-аутистки с дисграфией и тревожностью. Из-за своих инвалидностей ей тяжело писать, поэтому её сестра Крей помогает ей писать и печатать. Любое слово, которое приписывается Кейли, является её собственным, ведь она редактирует и принимает окончательные варианты тех текстов, которые печатает ее сестра.
Вы можете узнать больше о том, что пишут Кейли и Крей на их веб-сайте Autism Spectrum Explained и странице фейсбук.
Крей Фаринас является одним из авторов «Everyday Feminism». Она сейчас получает степень магистра по специальности «Вопросы языка патологии» и уже имеет степень Британской Академии в области психологии и степень пост-бакалавриата в Communication Sciences and Disorders. Крей продолжает учебу, и её сестра Кейли помогает ей в этом, читая, редактируя и одобряя то, что она пишет об инвалидности.
Вы можете узнать больше о том, что пишут Крей и Кейли на их веб-сайте Autism Spectrum Explained.
*Кутис – зараза; любая заразная кожная болезнь.
**Программа повышенной трудности – программа, включающая в себя 34 предмета, которые преподаются на более высоком уровне, соответствующем начальным курсам ВУЗа.
