Сегодня, 20 ноября, День памяти жертв траснфобии. В этот день вспоминают трансгендерных людей, убитых на почве трансфобии, и говорят об опасностях речей ненависти, траснфобной политики, замалчивания бытовой трансфобии и о других подобных проблемах. Но есть трансгедерные люди, о которых в этот день обычно не вспоминают.
Когда говорят о трансгендерных людях, чаще всего имеют в виду нейротипичных трансгендерных людей без ментальных заболеваний. Такую ошибку допускают не только активисты, а и специалисты, многие из которых уверены, что человек может быть трансгендерным только если у не_го нет ментальных диагнозов и/или нейроотличий. Разумеется, в жизни все намного сложнее. Трансгендерные люди, из-за дискриминации и стигматизации, с которой они сталкиваются в обществе, более подвержены психическим заболеваниям, чем цисгендерные люди. И, кроме того, среди людей с некоторыми видами нейроотличий больше трансгедрных людей, чем среди населения в целом. Например, среди аутичных людей трансгендеров в 7-10 раз больше, чем среди нейротипиков.
При этом нейроотличные трансгендерные люди и трансгендерные люди с ментальнми заболеваниями гораздо более незащищенные. Многие трансгендерные активисты и организации не желают иметь с ними дела, стараясь таким образом показать, что «трансгендерность – это норма», и что «трансгендеры не имеют ничего общего с ЭТИМИ психами». Я поддерживаю движение за депатологизацию трансгендерности, но не поддерживаю, что некоторые активисты прокладывают к ней путь за счет идеализации нормы и за счет игнорирования особенностей некоторых трансгендерных людей, потому что это может стоить этим людям жизни.
Еще одна проблема заключается в том, что специалисты наших ЛГБТ-организаций умеют работать только с теми, чей мозг и чья психика работают типичным образом. Специалисты в этих организациях являются частью общества в более широком смысле этого слова, и поэтому они зачастую являются психофобами. И их, как и других специалистов, учили ориентироваться в работе на единственный «правильный» вариант восприятия и мышления. Психологи и даже юристы задают много вопросов, основанных на эмоциональном состоянии, которые могут быть бессмысленными или сложными для людей с алекситимией. Очень часто вопросы специалистов являются слишком абстрактными для аутичных людей и людей с другими видами нейроотличий, специалисты оценивают жизнь клиентов не на основании их слов, а на основании существующих в обществе представлений о «нормальной жизни» (например, настаивают, что всем нравятся шумные мероприятия), ошибочно трактуют эмоции клиентов на основании выражения их лиц и интонаций в голосе, или ожидают, что клиенты, которым сложно понимать нейротипичные невербальные сигналы, выражение лиц и тон голоса, поймут их эмоции. На первый взгляд, это может показаться мелочью, но все это может быть причиной того, что нейроотличные люди предпочтут не обращаться за помощью. Более того, некоторым нейроотличным людям может быть непонятно, как обращаться в некоторые ЛГБТ-организации, которые недостаточно четко указывают, к кому именно и как именно следует обращаться в случае возникновения проблем, и какие именно вопросы можно считать достаточно важными проблемами для бесплатной консультации. И, наконец, на сайтах некоторых организаций не указано, что люди во время консультации могут общаться с помощью альтернативной коммуникации, или приходить в организацию со служебными животными. Поэтому те, кому необходимы или желательны подобнее виды аккомодации, не обращаются в данные организации. Не все могут догадаться, что о подобных вещах можно спрашивать. И, наконец, сенсорная обстановка в большинстве ЛГБТ-организаций не приспособлена для многих аутичных людей и людей с эпилепсией. Для некоторых людей с эпилепсией нахождение в некоторых подобных офисах может быть даже опасно для жизни.
Невозможность получить помощь в ЛГБТ-организациях гораздо более серьезная проблема, чем вы можете подумать. Нейроотличным трнсгендерным людям крайне сложно обратиться в полицию или к обычным специалистам, потому что там они могут столкнуться с двойной дискриминацией и с двойным непониманием. Их могут рассматривать не только как «извращенцев» и «дурачков», а и как потенциально опасных людей. Как известно, нейроотличных людей и людей с ментальными заболеваниями очень часто воспринимают как потенциальных преступников. На Западе серийным и массовым убийцам пресса часто приписывает нейрологические и ментальные диагнозы, которые, в подавляющем большинстве случаев, в дальнейшем не подтверждаются специалистами. В последнее время эта тенденция проникает и в наше общество. Но на самом деле, люди с нейрологической и ментальной инвалидностью гораздо чаще становятся жертвами преступлений, чем оказываются преступниками.
И когда что-то происходит с аутичным трансгендерным человеком, или с трансгендрным человеком с ментальной инвалидностью, если его_ее убивают, насилуют или калечат разобраться в ситуации практически невозможно. В таких случаях обычно сложно отделить преступление на почве ненависти к инвалидам от преступления на почве трансфобии. Поэтому такие преступления обычно не попадают ни в статистику преступлений на почве трансфобии, ни в статистику преступлений на почве эйблизма. И поэтому ни инва-организации, ни ЛГБТ-организации в них обычно не разбираются. Все считают, что это не их проблема.
Когда говорят о трансгендерных людях, чаще всего имеют в виду нейротипичных трансгендерных людей без ментальных заболеваний. Такую ошибку допускают не только активисты, а и специалисты, многие из которых уверены, что человек может быть трансгендерным только если у не_го нет ментальных диагнозов и/или нейроотличий. Разумеется, в жизни все намного сложнее. Трансгендерные люди, из-за дискриминации и стигматизации, с которой они сталкиваются в обществе, более подвержены психическим заболеваниям, чем цисгендерные люди. И, кроме того, среди людей с некоторыми видами нейроотличий больше трансгедрных людей, чем среди населения в целом. Например, среди аутичных людей трансгендеров в 7-10 раз больше, чем среди нейротипиков.
При этом нейроотличные трансгендерные люди и трансгендерные люди с ментальнми заболеваниями гораздо более незащищенные. Многие трансгендерные активисты и организации не желают иметь с ними дела, стараясь таким образом показать, что «трансгендерность – это норма», и что «трансгендеры не имеют ничего общего с ЭТИМИ психами». Я поддерживаю движение за депатологизацию трансгендерности, но не поддерживаю, что некоторые активисты прокладывают к ней путь за счет идеализации нормы и за счет игнорирования особенностей некоторых трансгендерных людей, потому что это может стоить этим людям жизни.
Еще одна проблема заключается в том, что специалисты наших ЛГБТ-организаций умеют работать только с теми, чей мозг и чья психика работают типичным образом. Специалисты в этих организациях являются частью общества в более широком смысле этого слова, и поэтому они зачастую являются психофобами. И их, как и других специалистов, учили ориентироваться в работе на единственный «правильный» вариант восприятия и мышления. Психологи и даже юристы задают много вопросов, основанных на эмоциональном состоянии, которые могут быть бессмысленными или сложными для людей с алекситимией. Очень часто вопросы специалистов являются слишком абстрактными для аутичных людей и людей с другими видами нейроотличий, специалисты оценивают жизнь клиентов не на основании их слов, а на основании существующих в обществе представлений о «нормальной жизни» (например, настаивают, что всем нравятся шумные мероприятия), ошибочно трактуют эмоции клиентов на основании выражения их лиц и интонаций в голосе, или ожидают, что клиенты, которым сложно понимать нейротипичные невербальные сигналы, выражение лиц и тон голоса, поймут их эмоции. На первый взгляд, это может показаться мелочью, но все это может быть причиной того, что нейроотличные люди предпочтут не обращаться за помощью. Более того, некоторым нейроотличным людям может быть непонятно, как обращаться в некоторые ЛГБТ-организации, которые недостаточно четко указывают, к кому именно и как именно следует обращаться в случае возникновения проблем, и какие именно вопросы можно считать достаточно важными проблемами для бесплатной консультации. И, наконец, на сайтах некоторых организаций не указано, что люди во время консультации могут общаться с помощью альтернативной коммуникации, или приходить в организацию со служебными животными. Поэтому те, кому необходимы или желательны подобнее виды аккомодации, не обращаются в данные организации. Не все могут догадаться, что о подобных вещах можно спрашивать. И, наконец, сенсорная обстановка в большинстве ЛГБТ-организаций не приспособлена для многих аутичных людей и людей с эпилепсией. Для некоторых людей с эпилепсией нахождение в некоторых подобных офисах может быть даже опасно для жизни.
Невозможность получить помощь в ЛГБТ-организациях гораздо более серьезная проблема, чем вы можете подумать. Нейроотличным трнсгендерным людям крайне сложно обратиться в полицию или к обычным специалистам, потому что там они могут столкнуться с двойной дискриминацией и с двойным непониманием. Их могут рассматривать не только как «извращенцев» и «дурачков», а и как потенциально опасных людей. Как известно, нейроотличных людей и людей с ментальными заболеваниями очень часто воспринимают как потенциальных преступников. На Западе серийным и массовым убийцам пресса часто приписывает нейрологические и ментальные диагнозы, которые, в подавляющем большинстве случаев, в дальнейшем не подтверждаются специалистами. В последнее время эта тенденция проникает и в наше общество. Но на самом деле, люди с нейрологической и ментальной инвалидностью гораздо чаще становятся жертвами преступлений, чем оказываются преступниками.
И когда что-то происходит с аутичным трансгендерным человеком, или с трансгендрным человеком с ментальной инвалидностью, если его_ее убивают, насилуют или калечат разобраться в ситуации практически невозможно. В таких случаях обычно сложно отделить преступление на почве ненависти к инвалидам от преступления на почве трансфобии. Поэтому такие преступления обычно не попадают ни в статистику преступлений на почве трансфобии, ни в статистику преступлений на почве эйблизма. И поэтому ни инва-организации, ни ЛГБТ-организации в них обычно не разбираются. Все считают, что это не их проблема.
