Источник: Подслушано: эйджизм
Мою племянницу изнасиловали, когда ей было 10 лет.
Изнасиловали мальчишки-ровесники в больнице.
И об этом, насколько я знаю, она рассказала только мне, взяв обещание, что я не пойду к ее матери.
Потому что ее матери «станет плохо», потому что ее мать может начать ее ругать, потому что ей страшно обращаться за помощью к маме.
И я вспоминаю эту историю всякий раз, когда слышу советы о том, что матери (и другие взрослые родственники) - лучшая защита детей от насильников.
Потому что я до сих пор не уверена, что моя кузина восприняла бы слова дочери всерьёз.
Что она не стала бы ругать ее, и не стала бы винить ее в произошедшем.
И потому что, когда я все же не выдержала и рассказала о том, что случилось, другому взрослому родственнику женского пола - свой бабушке, она просто не поверила. Сказала, что моя племянница все выдумывает, и что в таком возрасте никто никого не насилует.
И да, всем было наплевать, что если моей племяннице снова станет плохо, ее могут положить в ту же больницу.
Вероятно, я вообще была единственным родственником, который был готов что-то делать, но я сама тогда ещё была подростком. А значит, мои слова тоже не восприняли бы всерьёз.
О чем это говорит?
О том, что большинство компаний против изнасилования детей не работают, потому что они направлены на то, чтобы с последствиями изнасилования прежде всего разбирались родственники.
О том, что у детей и подростков должно быть право обратиться в полицию в случае изнасилования, так же, как и у взрослых.
О том, что полиция должна воспринимать их жалобы всерьёз.
О том, что к словам детей в целом надо относиться более серьезно.
О том, что у детей должно быть право выбора, когда речь заходит о медицинских вопросах, потому что, черт возьми, больница где насилуют- явно не лучшее заведение.
И о том, что если вы хотите защитить детей от изнасилований, вы должны дать им больше прав!
Мою племянницу изнасиловали, когда ей было 10 лет.
Изнасиловали мальчишки-ровесники в больнице.
И об этом, насколько я знаю, она рассказала только мне, взяв обещание, что я не пойду к ее матери.
Потому что ее матери «станет плохо», потому что ее мать может начать ее ругать, потому что ей страшно обращаться за помощью к маме.
И я вспоминаю эту историю всякий раз, когда слышу советы о том, что матери (и другие взрослые родственники) - лучшая защита детей от насильников.
Потому что я до сих пор не уверена, что моя кузина восприняла бы слова дочери всерьёз.
Что она не стала бы ругать ее, и не стала бы винить ее в произошедшем.
И потому что, когда я все же не выдержала и рассказала о том, что случилось, другому взрослому родственнику женского пола - свой бабушке, она просто не поверила. Сказала, что моя племянница все выдумывает, и что в таком возрасте никто никого не насилует.
И да, всем было наплевать, что если моей племяннице снова станет плохо, ее могут положить в ту же больницу.
Вероятно, я вообще была единственным родственником, который был готов что-то делать, но я сама тогда ещё была подростком. А значит, мои слова тоже не восприняли бы всерьёз.
О чем это говорит?
О том, что большинство компаний против изнасилования детей не работают, потому что они направлены на то, чтобы с последствиями изнасилования прежде всего разбирались родственники.
О том, что у детей и подростков должно быть право обратиться в полицию в случае изнасилования, так же, как и у взрослых.
О том, что полиция должна воспринимать их жалобы всерьёз.
О том, что к словам детей в целом надо относиться более серьезно.
О том, что у детей должно быть право выбора, когда речь заходит о медицинских вопросах, потому что, черт возьми, больница где насилуют- явно не лучшее заведение.
И о том, что если вы хотите защитить детей от изнасилований, вы должны дать им больше прав!
