Впервые опубликовано на pretty eerie
Культурная апроприация – весьма сложная тема для рефлексии: несмотря на, казалось бы, четкое определение термина, явления, которые так или иначе можно было бы отнести именно к культурной апроприации, составляют настолько широкий спектр, что зачастую включает в себя любое заимствование того или иного элемента традиционной культуры.
Развитие постколониального дискурса включает в себя и анализ явления культурной апроприации, но толкование ее настолько широко, что зачастую при попытке объективного анализа возникает несколько вопросов, ответить на которые сложно даже после знакомства с мнением нейтивов.
Например, часто бывает очень сложно сказать, что является КА, а что нет. Если вы видите какой-либо культурный элемент или артибут, обладающий сакральной символикой и эксплуатируемый другой культурой для развлечения, без оглядки на исторический и символический бэкграунд, можете ли вы с полной уверенностью утверждать, что перед вами КА? Культурную апроприацию легко спутать со схожим процессом – аккультурацией, отличающейся отсутствием негативных коннотаций. Как это ни ужасно признавать, но со времен палеолита существовал культурный обмен, выражающийся и в обмене идеями, и в обмене предметами. Например, распространение едва ли не по всему миру ракушек каури, обладающих в местах происхождения огромным символическим смыслом, или находки египетских скарабеев на территории Урала и Сибири. Весь этот мусор терял сакральный смысл у новых владельцев и оставался лишь милой безделушкой. Нивелируется ли исходный, в том числе сакральный, смысл этих предметов? Да. Используются ли они всего лишь как побрякушки? Используются. Является ли это КА? Конечно нет.
И здесь каждый встает на скользкую дорожку, самостоятельно разграничивая апроприацию и аккультурацию, а то и вовсе уходя в крайность, относя к КА любое культурное заимствование, если только оно было сделано культурой метрополии у культуры с колониальным прошлым. А в абсолют все, как известно, возводят только ситхи.
Тут же нас из-за угла оглушает обухом постколониального дискурса еще один вопрос: можем ли мы как белые определять, что является КА и угнетением, а что нет? Не ставим ли мы себя заведомо выше нейтивов, самостоятельно решая, что их оскорбляет и угнетает, а что нет? Достаточно ли мы сами разбираемся в сакральности элементов множества претерпевавших и претерпевающих культурных элементов, чтобы толковать то или иное их включение в массовую культуру или использование белыми как угнетение? Мало просто увидеть, например, религиозную штуковину и тут же зачислить ее использование в разряд КА. Не проявляете ли вы неуважение к данной культуре и ее носителям, патерналистски решая, какие чувства у них вызовет каждое конкретное заимствование?
(Другой вопрос, что нейтивы сами могут не видеть грани между КА и аккультурацией).
Другой интересный вопрос про угнетение: постколониализм предполагает рефлексию с позиции угнетенных народов, и термин КА применяется главным образом в случаях присваивания элементов культур угнетенных групп. Возможна ли КА у доминирующей культуры? Или возможно ли присваивание без угнетения? Аниме пестрит сюжетами, основанными на христианской религиозной символике и сюжетах: они так или иначе искажаются и используются зачастую в произведениях, сюжет которых отнюдь не предполагает философские размышления и осмысливание Бога, но служат обрамлением к сюжету сенен-ая и этти. Можно ли это назвать КА? Можно ли это назвать КА, если используются элементы доминирующей христианской культуры? Является ли угнетением отказ доминирующим культурам и культурам метрополий в праве быть апроприированными?
Но и этого нам мало. Культурная апроприация имеет место преимущественно в западных странах, из которых по миру растекается клейкое желе массовой культуры, и апроприируются преимущественно элементы постколониальных культур. Следовательно, они оказываются в фокусе внимания, в том числе и феминизма, также наиболее интенсивно ведущего диалог на Западе. Стремясь быть в курсе развития мысли, легко обращать внимание на уже затронутые вопросы в странах, где люди заинтересованы в этническом прошлом гораздо более, чем мы. Мы также можем говорить о культурной апроприации, и в том не будет ничего дурного; но собственную историю угнетения мы не замечаем и зачастую едва ли знаем о ней. На территории постсоветского пространства КА как явление распространяется по инерции: мы не колонизировали народы, подвергающиеся КА, но в силу своего невежества можем бездумно использовать атрибутику забавы ради.
Но зато у нас есть свое, родное, о котором мы не знаем, вины из-за которого не испытываем и по поводу которого не рефлексируем. Не набила ли вам оскомину фраза о том, что Россия – многонациональная страна? А уроки по истории России и колонизации Урала, Сибири, Дальнего Востока и Русского Севера? Знаете ли вы, что такое русификация? Испытываете ли вы вину, зная, что православная вера насаждалась силой у коренных народов Поволжья и всего вышеперечисленного? (Хорошим примером может быть история татар-кряшен: им православие привили насильно. Они, кстати, недавно официально отделились от татар и стали отдельным народом исключительно из-за веры). Представители народов Поволжья и Севера носят исключительно русские имена. Институт шаманизма деградирует и исчезает везде, где он вообще был, и всем откровенно насрать на это. Кому вообще об этом известно? Кто испытывает по этому поводу вину? Кто чувствует давление своих привилегий, принадлежа к культуре, в свое время расцветшей на тлеющих костях десятков других?
Культурная апроприация – весьма сложная тема для рефлексии: несмотря на, казалось бы, четкое определение термина, явления, которые так или иначе можно было бы отнести именно к культурной апроприации, составляют настолько широкий спектр, что зачастую включает в себя любое заимствование того или иного элемента традиционной культуры.
Развитие постколониального дискурса включает в себя и анализ явления культурной апроприации, но толкование ее настолько широко, что зачастую при попытке объективного анализа возникает несколько вопросов, ответить на которые сложно даже после знакомства с мнением нейтивов.
Например, часто бывает очень сложно сказать, что является КА, а что нет. Если вы видите какой-либо культурный элемент или артибут, обладающий сакральной символикой и эксплуатируемый другой культурой для развлечения, без оглядки на исторический и символический бэкграунд, можете ли вы с полной уверенностью утверждать, что перед вами КА? Культурную апроприацию легко спутать со схожим процессом – аккультурацией, отличающейся отсутствием негативных коннотаций. Как это ни ужасно признавать, но со времен палеолита существовал культурный обмен, выражающийся и в обмене идеями, и в обмене предметами. Например, распространение едва ли не по всему миру ракушек каури, обладающих в местах происхождения огромным символическим смыслом, или находки египетских скарабеев на территории Урала и Сибири. Весь этот мусор терял сакральный смысл у новых владельцев и оставался лишь милой безделушкой. Нивелируется ли исходный, в том числе сакральный, смысл этих предметов? Да. Используются ли они всего лишь как побрякушки? Используются. Является ли это КА? Конечно нет.
И здесь каждый встает на скользкую дорожку, самостоятельно разграничивая апроприацию и аккультурацию, а то и вовсе уходя в крайность, относя к КА любое культурное заимствование, если только оно было сделано культурой метрополии у культуры с колониальным прошлым. А в абсолют все, как известно, возводят только ситхи.
Тут же нас из-за угла оглушает обухом постколониального дискурса еще один вопрос: можем ли мы как белые определять, что является КА и угнетением, а что нет? Не ставим ли мы себя заведомо выше нейтивов, самостоятельно решая, что их оскорбляет и угнетает, а что нет? Достаточно ли мы сами разбираемся в сакральности элементов множества претерпевавших и претерпевающих культурных элементов, чтобы толковать то или иное их включение в массовую культуру или использование белыми как угнетение? Мало просто увидеть, например, религиозную штуковину и тут же зачислить ее использование в разряд КА. Не проявляете ли вы неуважение к данной культуре и ее носителям, патерналистски решая, какие чувства у них вызовет каждое конкретное заимствование?
(Другой вопрос, что нейтивы сами могут не видеть грани между КА и аккультурацией).
Другой интересный вопрос про угнетение: постколониализм предполагает рефлексию с позиции угнетенных народов, и термин КА применяется главным образом в случаях присваивания элементов культур угнетенных групп. Возможна ли КА у доминирующей культуры? Или возможно ли присваивание без угнетения? Аниме пестрит сюжетами, основанными на христианской религиозной символике и сюжетах: они так или иначе искажаются и используются зачастую в произведениях, сюжет которых отнюдь не предполагает философские размышления и осмысливание Бога, но служат обрамлением к сюжету сенен-ая и этти. Можно ли это назвать КА? Можно ли это назвать КА, если используются элементы доминирующей христианской культуры? Является ли угнетением отказ доминирующим культурам и культурам метрополий в праве быть апроприированными?
Но и этого нам мало. Культурная апроприация имеет место преимущественно в западных странах, из которых по миру растекается клейкое желе массовой культуры, и апроприируются преимущественно элементы постколониальных культур. Следовательно, они оказываются в фокусе внимания, в том числе и феминизма, также наиболее интенсивно ведущего диалог на Западе. Стремясь быть в курсе развития мысли, легко обращать внимание на уже затронутые вопросы в странах, где люди заинтересованы в этническом прошлом гораздо более, чем мы. Мы также можем говорить о культурной апроприации, и в том не будет ничего дурного; но собственную историю угнетения мы не замечаем и зачастую едва ли знаем о ней. На территории постсоветского пространства КА как явление распространяется по инерции: мы не колонизировали народы, подвергающиеся КА, но в силу своего невежества можем бездумно использовать атрибутику забавы ради.
Но зато у нас есть свое, родное, о котором мы не знаем, вины из-за которого не испытываем и по поводу которого не рефлексируем. Не набила ли вам оскомину фраза о том, что Россия – многонациональная страна? А уроки по истории России и колонизации Урала, Сибири, Дальнего Востока и Русского Севера? Знаете ли вы, что такое русификация? Испытываете ли вы вину, зная, что православная вера насаждалась силой у коренных народов Поволжья и всего вышеперечисленного? (Хорошим примером может быть история татар-кряшен: им православие привили насильно. Они, кстати, недавно официально отделились от татар и стали отдельным народом исключительно из-за веры). Представители народов Поволжья и Севера носят исключительно русские имена. Институт шаманизма деградирует и исчезает везде, где он вообще был, и всем откровенно насрать на это. Кому вообще об этом известно? Кто испытывает по этому поводу вину? Кто чувствует давление своих привилегий, принадлежа к культуре, в свое время расцветшей на тлеющих костях десятков других?
