Примерно год назад я начала писать о том, что человек может принадлежать не к той культуре, в которой он родился, и вы подняли меня на смех.
Вы обесценивали мой опыт. Вы говорили, что я русская, просто потому, что я родилась на дурацком куске территории, который раньше назывался Советским Союзом.
Вы говорили, что мое частично русское происхождение, по сути, является тюрьмой, которое я не могу преодолеть. Хоть и писали об этом, используя другие слова.
Я же писала о том, что я американка. Что американская культура всегда была для меня ближе, чем русская, и всегда будет ближе. Вы мне не верили. Вы говорили, что я идеализирую США, говорили так даже тогда, когда я очень жестко критиковала американскую политику и традиции — критиковала не так, как критикуете вы, наблюдая со стороны — эта была критика изнутри, критика человека, который большую часть жизни следил за американской политикой и воспринимал себя как часть американской политической системы.
Я переживала избрание Трампа так, как не переживал ни один из вас, русских критиков. Для вас это было очередным мировым событием, а я чувствовала, что то, что мои люди завоевали за последние годы в области социальной справедливости, может быть утеряно. Я думала о том, что мои друзья будут в опасности из-за вполне конкретных законов. Я думала о том, что я не смогу уехать в США просто потому, что для Трампа, как и для вас, я не являюсь американкой.
Мне хотелось орать и крушить все вокруг, но я не могла, потому что такая реакция на избрание президента в ЧУЖОЙ стране считается неприемлемой.
Я могла говорить только «в США выбрали плохого президента».
Я не могла проорать: «в моей стране выбрали плохого президента, и я ничего не могу сделать. Я не могла даже участвовать в выборах».
Я не могла говорить то, что я думаю. Не могла из-за вас. Я боялась снова столкнуться с обесцениванием, потому что знала, что я его не выдержу.
Мне было сложно заниматься активизмом, потому что другие активисты называли таких людей, как я, культурными апроприаторами, просто за то, что они не принадлежат культуре родителей.
Я боялась этих активистов. И я боялась себя. Я боялась говорить о части своего опыта, о своей культурной принадлежности, и при этом я боялась жертвовать этой частью своей повестки.
Я боялась потерять союзников, которые не признают, что человек может принадлежать не к той культуре, в которой его воспитывали. Я боялась, что вы снова назовете меня второй Рейчел Дозель.
***
Потом стало легче. Мне казалось, что я успокоилась. Я снова могла спокойно обсуждать темы культурной апроприации, и даже бороться с тем, что я сама считаю культурной апроприацией. Я снова могла спокойно говорить о выборах в США. Я снова могла спокойно говорить о «российском активистском контексте».
А потом все стало хуже. Теперь я не могу делать очень многое из того, что могла раньше.
***
Я не могу слушать лекции православных лекторов, потому что мне становится физически плохо после слов: «мы, как русские, должны понимать...» Я знаю, что обращаются не ко мне, но меня начинает тошнить, и мне хочется быстрее сорвать с себя наушники и запустить их куда подальше.
***
Я не могу читать книги Старикова, не могу смотреть первый канал, не могу заходить в православные храмы, не могу слушать дебаты Лаврова и Киссинджера, не перематывая слов Лаврова, не могу долго находиться в магазине, в котором показывают российские новости... Иногда я даже не могу проходить мимо магазинов с российскими сувенирами.
Иначе мне станет плохо. Физически плохо. Любое упоминание о российском национализме способно вызвать очень яркое воспоминание, и очень острую физиологическую реакцию.
***
Когда я шла на встречу с психотерапевткой, и по лестнице поднимался православный священник, у меня закружилась голова, и я схватилась за лестницу, чтобы не упасть, потому что точно такие же священники когда-то пытались внушить мне, что я русская.
***
Когда я приехала в старый пансионат в Бухте Инал на Юге России, я целый день пыталась сдержать слезы, и в итоге не смогла. Мне было слишком плохо от того, что пансионат оказался для меня «слишком советским».
***
Когда я читала в метро книгу «Дипломатия» Генри Киссинджера и случайно увидела на странице фамилию «Сталин», у меня потекли слезы и я очень, очень долго не могла успокоиться. Это была странная физиологическая реакция, вызванная тем, что мне всю жизнь пытались навязать российскую историю в качестве «моей истории». И еще тем, что только читая Киссинджера, я начала понимать некоторые особенности советской политики — я тщетно пыталась понять ее в течение десяти лет, читая российскую политическую аналитику Так и не смогла. Россия всегда была для меня слишком экзотической, чтобы понимать особенности ее политики, когда о них пишут русские.
***
Когда 9 мая один агрессивно настроенный тип орал на меня, пытаясь убедить меня в том, что евреи сами устроили себе Холокост, мне казалось, что я его убью. Меня трясло. Я изо всех сил вцепилась в плакат, чтобы только не броситься на него. Я старалась смотреть в камеру, которая снимала меня, помнить, что все, что я сейчас сделаю или скажу, сохраниться на видео...
Я так реагировала на него не только из-за дурацких теорий заговора, и из-за дикого антисемтитизма окружающей нас толпы.
Я так реагировала еще и от того, что этот тип ПОСМЕЛ РАЗГОВАРИВАТЬ СО МНОЙ КАК С РУССКОЙ, ссылаться на мое частично русское происхождение, несмотря на то, что я сказала, что я ЧАСТИЧНО ЕВРЕЙКА!
Если бы он заявил мне, что моих предков надо было бы сжечь в Освенциме, мне не было бы так плохо.
Если бы он заявил, что мне самое место в концлагере, мне не было бы так плохо (черт возьми, я почти все детство думала, что умру в концлагере, я и не ожидаю к себе другого отношения).
Но он посмел решать за меня кто я, посмел обесценивать мои слова, как делали до этого мои родственники, и мои «товарищи» по активизму. А этого я не могу выносить.
***
Еврейская культура никогда не была мне так близка, как американская, но она мне намного ближе русской и украинской культуры.
Возможно, я «американка еврейского происхождения». Во всяком случае, в детстве я считала еврейскую историю «своей». Я ассоциировала себя с Ротшильдами. Я ненавидела игнорирование антисемтизма в школьном курсе литературы и истории, и меня бесили теории заговора, в которые верил мой отец. Я придумывала истории про еврейских иммигрантов...
Еще я ассоциировала себя с евреями времен Второй мировой и боялась умереть в концлагере.
И всякий раз, как кто-то пытается доказать мне, что я русская, я вспоминала о своем частично еврейском происхождении. Я всегда вспоминала об этом, даже в подростковом возрасте, когда на словах соглашалась со своей «русскостью». А потом я перестала соглашаться. Я говорила о том, что я не русская. Понимая, что мою американскую идентичность никто не примет, я говорила, что я частично еврейка.
Тогда мне отвечали, что евреи - «народ-паразиты», у меня начиналась истерика. Вероятно, дело было не только в антисемтизме, а в том, что эти антисемиты давали мне ненавистные «русские привилегии», призывая вернуться к русским корням.
***
Сейчас я вынуждена искать информацию о еврейском происхождении моего деда. И я очень боюсь того, что мне не удастся доказать его еврейское происхождение.
Я боюсь этого не только потому, что тогда я лишусь прав на репатриацию, а и из-за того, что тогда я не смогу с такой уверенностью ссылаться на ЕДИНСТВЕННУЮ БОЛЕЕ-МЕНЕЕ ПОНЯТНУЮ МНЕ КУЛЬТУРУ, К КОТОРОЙ ПРИНАДЛЕЖАЛ ХОТЬ КТО-ТО ИЗ МОИХ ПРЕДКОВ.
Это изучение родословной дается мне очень нелегко.
Когда пару дней назад моя девушка сказала мне, что у меня может не быть права на репатриацию, если окажется, что моя прабабка не была еврейкой, у меня началась очень сильная паническая атака. Меня затошнило. У меня закружилась голова, и наступило состояние дереализации. Сердце стало биться слишком быстро, мне стало очень и очень страшно, и я расплакалась. Мне не было грустно — мне было просто страшно. Эти слезы были похожи на физиологическую реакцию, как повышенное потоотделение, тошнота и дрожь.
У меня даже не было обычного флешбека, хоть эта мысль и могла вызвать крайне неприятные воспоминания.
Я просто в течение получаса не могла нормально думать, и справиться со слезами.
Подобная паническая атака повторилась на следующий день, когда я споткнулась на улице, при выходе из книжного магазина, и упала на асфальт. У меня дико болела нога. Мои вещи рассыпались по тротуару. Но вместо того, чтобы собрать их и встать, и я просто лежала, и плакала из-за своего происхождения, из-за гражданства, из-за того, что я вынуждена жить на постсоветском пространстве, и из-за того, что я боюсь здесь застрять. Мне было очень страшно, и я почему-то орала на прохожих, которые пытались помочь мне подняться, хоть и не была уверена, что смогу встать самостоятельно.
***
У меня с-ПТСР, и одним из основных триггеров является постсоветская культура и мое частично русское происхождение. Эти триггеры способны вызвать у меня острую паническую атаку.
Год назад этого еще не было. Я остро реагировала на попытки приписать мне русскую культуру, но не настолько остро. И сейчас у меня не было бы таких острых флешбеков и панических атак, если бы в свое время все окружающие не твердили мне о том, что я могу принадлежать только к той культуре, к которой принадлежали мои предки.
Если бы год назад я могла бы просто бы назвать себя американкой с частично еврейским происхождением, и этого было бы достаточно.
При определенном уровне поддержки и отсутствии повторной травматизации я смогла бы восстановиться.
Но я стала говорить о своей травме, и о потребностях людей, которые, как и я, принадлежат не к той культуре, в которой родились. Вместо понимания я столкнулась с давлением, которое меня доконало.
***
Сейчас, когда я пишу этот текст, я плачу, и с трудом стараюсь унять дрожь. Я пишу его в надежде, что после этого мне станет хоть немного легче, хоть и боюсь снова столкнуться с нападками и обесцениванием.
***
Я ничего не имею против России или Украины. Я хочу, чтобы люди, живущие в этих странах (как и в любых других) имели как можно больше возможностей, были свободны и жили в безопасности.
Но я ненавижу тех, кто пытается вынудить меня любить Россию или Украину. Ненавижу тех, кто навязывает мне российскую или украинскую культуру, потому что из-за них мне очень и очень плохо. И потому что с таким подходом они могут еще больше навредить другим людям, похожим на меня.
Я ненавижу их за то, что они сделали со мной, и за то, что они сделали с другими.
Не уверена, что я смогу вас когда-нибудь простить.
____
P.S. Задачка для местных борцов с культурной апроприацией. Я сейчас живу в России. В России не любят евреев и американцев. Американская культура здесь доминирует, но американцев не любят.
Я русская.
Я называю себя американкой. Я говорю, что у меня еврейское происхождение. Значит ли это, что я приписываю себе чужие идентичности, и, пользуясь своими привилегиями, захожу на территорию дискриминируемой группы?
Если да, то забирайте к черту мои привилегии, вместе с моей тошнотой и паническими атаками! И позвольте мне быть представителем угнетенной в России группы, позвольте мне терпеть все речи ненависти и предвзятости, но только не обесценивайте то, кто я!
P.S. 2 Я считаю, что возможность быть русской в России дает определенные привилегии... но я испытываю гораздо больше проблем, и эти проблемы русские привилегии не в состоянии перекрыть. У других людей может быть другая ситуация.
