Источник: Everyday Feminism
(Человек на жестовом языке показывает слово "конфликт". Фото на черном фоне)
Это может показаться невероятным, но некоторые левые активисты до сих пор не считают эйблизм вопросом социальной справедливости.
И это несмотря на то, что в истории современности полно случаев преступлений со стороны правительств и отдельных лиц, направленных на «очищение генофонда» - начиная от убийства 200 000 людей с инвалидностью во время Холокоста, ужасающих законов о евгенике, заключения людей с инвалидностью в заведения, подобные тюрьмам, и заканчивая атакой на инвалидов в Японии 2016 года.
Как и любое другое угнетение, эйблизм не всегда проявляется в очевидных формах. Люди с инвалидностью сталкиваются с институциональной дискриминацией в области образования и трудоустройства, отсутствием представительства в политике, в искусстве и в СМИ, у них крайне много шансов подвергнуться издевательствам, а их нужды зачастую игнорируют. И о людях с инвалидностью существует множество опасных стереотипов.
Эйблизм усугубляется такими факторами как гендер, квирность, раса, класс, возраст и колониальные обстоятельства (а также другие виды угнетений). Проблемы эйблизма должны стать частью любого разговора интерсекционального диалога – но сейчас этого не происходит даже среди тех, кто отстаивает социальную справедливость.
Ниже приведено шесть вещей, которые различные левые активисты, от либералов до радикалов, претендующих на «революцию», могут использовать для того, чтобы проверить себя на эйблизм.
1. Организация неинклюзивных пространств и мероприятий.
Когда мне было около двадцати, я участвовала в нескольких антивоенных мероприятиях, проведенных после 11 сентября. Мы хотели поехать на дешевом автобусе из Бостона в Нью-Йорк или в Вашингтон, и проводить все выходные тренинги и протестные митинги. Местные церкви разрешили нам спать у них на скамьях или в подвалах.
Тогда нам казалось, что это очень по-анархистски, в стиле «добейся всего сам». На мероприятия была приглашена одна моя подруга, которая была старше меня (ей было около сорока), и у которой были хронически боли и проблемы с кишечником. Ее пригласили путешествовать и выступать вместе с нами. И здоровые, молодые организаторы смотрели на нее с презрением, считая ее неженкой, которая смеет заявлять, что подобные спальные «удобства» в церквях являются эйблизмом и эйджизмом.
Сейчас мне только 33, но мне диагностировали синдром Элерса-Данлоса (СЭД). Сейчас я не могу ездить в тесных автобусах, и спать на скамейках. И это не говоря о том, что в подобных акциях нет условий для более «видимых» инвалидов, которым нужны такие вещи как, например, специальная аккомодация для инвалидных колясок.
Слишком часто «радикальные» мероприятия игнорируют и отчуждают людей с различными видами инвалидности ради того, чтобы казаться более радикальными, самодостаточными и экономными.
2. Идея о том, что публичный протест является важнейшей формой активизма.
Публичные акции, начиная от маршей и заканчивая сидячими акциями протеста, которые часто заканчиваются арестом участников, зачастую неофициально считаются вершиной гражданского активизма. Тем не менее, для того, чтобы участвовать в подобных мероприятиях с относительной безопасностью, нужно быть физически здоровым и мобильным.
На возможность принимать участие в подобных публичных мероприятиях также могут повлиять эмоциональные и когнтивные особенности вроде аутизма, тревожности, посттравматического синдрома и отклонений в развитии. И это не говоря уже о мириадах других причин, по которым люди могут быть не в состоянии участвовать в подобных мероприятиях, вроде отсутствия необходимых документов, необходимости ухода за детьми, агрессивности полиции и страха перед потерей работы.
Это не значит, что подобные публичные мероприятия не являются важными и необходимыми. На самом деле, они являются одними из самых важных тактик, которые когда-либо использовались в борьбе за социальную справедливость. Проблема в том, что мы зачастую не задумываемся о том, как могут выглядеть другие формы активизма, которые тоже имеют право на существования, и что мы не обращаем внимания на менее заметные социальные изменения, которые так же важны. Даже попытка позволить себе расслабиться, когда на тебя давят угнетения, является радикальной.
3. Морализаторство на тему альтернативного транспорта.
Я всегда была экозащитником, и была настолько радикальна, что везде ходила пешком, ездила на велосипеде или путешествовала автостопом. И один раз я потеряла сознание во время долгой поездки на велосипеде, пытаясь угнаться за моим другом-панком. Еще был случай, когда я упала, потеряв равновесие.
Несколько лет спустя мне пришлось отказаться от езды на велосипеде из-за синдрома Элерса-Данлоса, потому что моя нервная система больше не могла правильно работать. Из-за этого у меня понижалось давление, сердце начинало биться с неправильной скоростью, мне стало сложно переносить тепло и холод, у меня стали появляться проблемы с желудочно-кишечным трактом, и склонность к отключениям. Короче говоря, из-за всего этого я больше не могла быть заядлым велосипедистом.
У меня есть друзья, которые отказались от автомобилей настолько, насколько это вообще возможно, и которые в любую погоду готовы гонять мили на велосипеде. И я ценю их выбор. Некоторые мои друзья даже утверждают, что они путешествовали на большие расстояния только автостопом или сидя на крыше поездов, потому что такие виды путешествий, по их мнению, являются единственными антикапиталистическими видами путешествий.
Но подобные морализаторства по поводу использования транспорта должны учитывать тот факт, что многие из этих «радикальных способов передвижения» доступны только для людей без инвалидности. И если «радикальные действия» против угнетающей системы доступны только привилегированным людям, то не такая уж это «радикальная борьба с угнетением».
Многие психические и ментальные состояния делают людей зависимыми от автомобилей и автобусов для инвалидов. Не все могут ездить на велосипедах во имя экологической революции. Это не значит, что альтернативные виды транспорта не являются крайне важными. Это просто означает, что мы должны учитывать больше нюансов в разговорах о том, как добиваться социальных изменений, и о том, могут или не могут конкретные люди делать конкретные вещи.
4. Борьба с «фармацевтическими корпорациями» и продвижение «альтернативной медицины».
В фармацевтической промышленности действительно есть много вещей, которые очень важно критически переосмыслить – начиная от спорного финансирования до принудительного лечения детей и тестирования препаратов на животных. На некоторые наиболее проблематичные и важные вещи чаще всего указывают сами люди с инвалидностью.
Очень многие люди, отказывающиеся от альтернативной медицины, не являются невежественными, и они все делают правильно. Некоторые из них могут в буквальном смысле умереть без медицинских процедур. Другие без них будут испытывать страдания, которые вы, как посторонний человек, не сможете понять.
Да, иногда людям необходимы «спорные» препараты, в том числе опиаты и психофармакологические средства, против которых так активно выступают леваки. Если вы знаете, что такое хроническая боль, то вы перестанете выступать против этих веществ. Подобная борьба с необходимыми другим препаратами просто демонстрирует ваши привилегии.
Более того, стоит заметить, что предположение, будто индустрия альтернативной медицины является более чистой и этичной, чем официальная Западная медицина, является очень опасным. Заметьте, что альтернативная медицина в США является $13 миллиардной индустрией, продукция которой практически не регулируется, несмотря на то, что люди оплачиваю ее из своего кармана.
Американская альтернативная медицина использует классовую и капиталистическую систему в своих целях, делая это очень специфическим образом, и наживаясь на больных и людях с инвалидностью. И при этом американские леваки практически не обращают никакого внимания на эту очень серьезную проблему.
Как человек с СЭД я сильно разочарована в официальной Западной медицине - но я также разочарована в некоторых «помощниках» без моей инвалидности, и в специалистах по «альтернативной медицине», которые дают абсурдные, а иногда и опасные советы:
Занимайся йогой! (Йога противопоказана людям с СЭД, и она может мне навредить). Принимай добавки (СЭД является генетическим и неизлечимым отклонением, и добавки не могут ничего с ним сделать, точно так же, как они ничего не могут изменить цвет глаз, с которым я родилась). Вся проблема в том, что ты веган, ты должна перейти на палеолитическую диету и съесть костный бульон (да, недостаток коллагена при СЭД часто описывают как «эффект костного бульона»; в этом выражении есть слово «кость», но есть кости можно с тем же эффектом, что привязывать куриные кости к суставам ленточками и орать: «ура, я исцелилась!»).
Итак, леваки без инвалидности, прежде чем снова бороться с Западной медициной и давать непрошенные советы из медицины альтернативной… просто остановитесь. Люди с инвалидностью не должны превращаться в реквизиты в вашем крестовом походе против капитализма и официальной медицины. На самом деле, они эксперты в этих вопросах. Они, а не вы. Вы можете помочь в данном вопросе только если будете знать свое место и слушать. В данном вопросе вы ученики, а не учителя.
5. Навязывание академической риторики и рассмотрение ее как единственно возможной риторики.
Я присутствовала на мероприятии по феминизму и искусству в элитном частном колледже. Это событие анонсировалось как «открытое для сообщества». Я училась в обычном колледже, в котором было много цветных учеников, учеников с инвалидностью и тех, кто не очень хорошо говорил по-английски. И я с радостью рассказала им об этом мероприятии.
Вдобавок к этому, я чуть не пригласила на него свою знакомую, которая является трансгендерной женщиной, живущей в консервативном сельском городке. Она всю жизнь проработала чернорабочим, и после того, как она открыто призналась в своей трансгендерности когда ей было около шестидесяти, она подвергалась травле и чувствовала себя настолько небезопасно, что была вынуждена уйти с работы. У нее до этого в буквальном смысле не было ни одного квир или фем. союзника. Она была вынуждена бороться с биполярным расстройством, посттравматическим синдромом и с наркоманией.
Я ушла с этого мероприятия в ярости, несмотря на то, что ни один человек не пришел по моему приглашению.
Хотя с точки зрения расы на панели мероприятия было разнообразие, самому старшему участнику было всего сорок; и было ясно, что ее считают «старым анархистом». Вероятнее всего, организаторы мероприятия даже не рассчитывали на то, что к ним могут прийти пожилые люди или люди с инвалидностью.
Несколько неакадемических участников встречи стали задавать вопросы, пытаясь правильно их сформулировать, но путая значение таких слов как «гетеронормативность», «трансмизогиния» и «циспатриархат». И от этого панель прямо таки взорвалась от возмущенных криков, люди кричали на этих ребят, обзывая их угнетателями, тем самым явно вызвав их потрясение. И это при том, что единственная «проблема» заключалась в том, что эти люди не знали научной терминологии.
Представьте, что бы случалось, если бы на эту встречу пришла деревенская бедная трансгендерная женщина с психическими заболеваниями, и попыталась бы задать вопрос. Это женщина не похожа на горожанина с хорошим образованием, но ей очень нужна поддержка, вместо которой она бы встретила лишь стыдящие ее крики. Или если бы тут оказались студенты из моего общественного колледжа, которые все годы обучения были вынуждены бороться с эйблизмом, расизмом и колониальной отчужденностью?
Важны ли научные концепции и термины? Конечно! Является ли их «чистота» более важной, чем инклюзия и сострадание? Конечно же, нет! Всегда надо стараться создавать пространство, обращая внимание на менее привилегированных людей.
У меня никогда не было когнитивных, эмоциональных или психических особенностей, из-за которых мне была бы нужна особая помощь или дополнительное время для обучения, или из-за которых я бы не могла посещать школу. Я получала образование на своем родном языке, и этот язык, в моем случае, является доминантным и колониальным. Но мне тоже потребовалось несколько лет интенсивного изучения, чтобы перестать путаться в таких понятия как «цисгетеропатриархат».
Я не говорю, что для научной, «интеллектуальной» английской речи не должно быть места. Я только хочу сказать, что те, кто пользуются этой речью, должны осознавать, что у них есть определенные привилегии, позволяющие им это делать, и учитывать это при организации мероприятий, рассчитанных на широкую аудиторию.
В предположении, что ваши интеллектуальные или академические стандарты должны являться нейтральным мерилом чужого понимания есть очень много «измов» - включая эйблизм.
Если кто-то не понимает ваших слов, это не означает, что этот человек является недостаточно «революционным» или что он кого-то угнетает.
6. Игнорирование и обесценивание опыта и потребностей людей с невидимой инвалидностью.
Даже люди с относительно видимыми типами инвалидности, например те, кому нужно инвалидное кресло или специальные скобки, сталкиваются с многочисленными социальными препятствиями. Они натыкаются на множество предрассудков, например о том, что они обязательно являются беспомощными и подавленными людьми, что они все асексуалы или что они не могут рассуждать как другие взрослые, и что они существуют ради чужого вдохновения. Может показаться, что подобному невежеству нет конца и края.
У людей с «невидимой инвалидностью» также есть свои особенные проблемы. Близкие, врачи, коллеги, союзники и незнакомцы регулярно решают, что наши симптомы являются незначительными или выдуманными, и что мы просто «недостаточно стараемся» для того, чтобы нормально исполнять наши социальные роли. В конце концов, мы «не выглядим больными». Положение могут усугублять стереотипы о поле, гендере, расе, возрасте, классе и культурной принадлежности.
Но существует множество (по некоторым данным 96%) инвалидностей, болезней и состояний, которые могут быть незаметны со стороны – в том числе рак, посттравматический синдром, мигрени, синдром раздраженного кишечника, болезнь Крона, фибромиалгия, ВИЧ / СПИД, психические заболевания и когнтивные расстройства, эпилепсия, аутоиммунные заболевания, рассеянный склероз, и т.д. Другие люди могут не подозревать об этих состояниях.
Людям, которые живут с подобными диагнозами, может понадобиться специальная помощь для того, чтобы пользоваться публичным транспортом или принять ванну. Возможно, им придется пропустить ваше «радикальное» мероприятие. И вы не имеете права причинять им психологические и социальные неудобства, вынуждая перед вами оправдываться.
Не считайте, что вы хорошо понимаете, что значит иметь ту или иную инвалидность, если у вас ее нет. То же самое касается чужого гендера, пола, физических и ментальных особенностей, расы, культуры и многих других вещей. Системы угнетения, во многом, существуют именно за счет того, что те, у кого есть какая-то власть, делают подобные предположения.
***
Этот список не является исчерпывающим.
Активисты часто забывают об инвалидах и игнорируют множество фактов, касающихся их жизни: начиная от эйблистского сленга, крайне эйблистского антивакцинного движения, и заканчивая разговорами о «праве инвалидов на смерть» в контексте эвтаназии, при котором игнорируют мнение самих инвалидов.
В этом октября, в Месяц Информирования об Инвалидности, я призываю всех леваков узнавать и понимать, где они находятся в этой матрице привилегий и угнетений, и учить себя и других по-настоящему инклюзивному и сострадательному мировоззрению.
Керолайн Зайковски является автором двух романов « In a Dream, I Dance by Myself, and I Collapse» (Civil Coping Mechanisms, 2016) и «A Child Is Being Killed2 (Aqueous Books, 2013). Ее художественные произведения, стихотворения и эссе публикуются на Denver Quarterly, Entropy, The Rumpus, PANK, Dusie, Nebula: A Journal of Multidisciplinary Scholarship, и в других изданиях. Вы можете найти ее в интернете на www.carolynzaikowski.com и на Twitter @carolynzzz.
(Человек на жестовом языке показывает слово "конфликт". Фото на черном фоне)
Это может показаться невероятным, но некоторые левые активисты до сих пор не считают эйблизм вопросом социальной справедливости.
И это несмотря на то, что в истории современности полно случаев преступлений со стороны правительств и отдельных лиц, направленных на «очищение генофонда» - начиная от убийства 200 000 людей с инвалидностью во время Холокоста, ужасающих законов о евгенике, заключения людей с инвалидностью в заведения, подобные тюрьмам, и заканчивая атакой на инвалидов в Японии 2016 года.
Как и любое другое угнетение, эйблизм не всегда проявляется в очевидных формах. Люди с инвалидностью сталкиваются с институциональной дискриминацией в области образования и трудоустройства, отсутствием представительства в политике, в искусстве и в СМИ, у них крайне много шансов подвергнуться издевательствам, а их нужды зачастую игнорируют. И о людях с инвалидностью существует множество опасных стереотипов.
Эйблизм усугубляется такими факторами как гендер, квирность, раса, класс, возраст и колониальные обстоятельства (а также другие виды угнетений). Проблемы эйблизма должны стать частью любого разговора интерсекционального диалога – но сейчас этого не происходит даже среди тех, кто отстаивает социальную справедливость.
Ниже приведено шесть вещей, которые различные левые активисты, от либералов до радикалов, претендующих на «революцию», могут использовать для того, чтобы проверить себя на эйблизм.
1. Организация неинклюзивных пространств и мероприятий.
Когда мне было около двадцати, я участвовала в нескольких антивоенных мероприятиях, проведенных после 11 сентября. Мы хотели поехать на дешевом автобусе из Бостона в Нью-Йорк или в Вашингтон, и проводить все выходные тренинги и протестные митинги. Местные церкви разрешили нам спать у них на скамьях или в подвалах.
Тогда нам казалось, что это очень по-анархистски, в стиле «добейся всего сам». На мероприятия была приглашена одна моя подруга, которая была старше меня (ей было около сорока), и у которой были хронически боли и проблемы с кишечником. Ее пригласили путешествовать и выступать вместе с нами. И здоровые, молодые организаторы смотрели на нее с презрением, считая ее неженкой, которая смеет заявлять, что подобные спальные «удобства» в церквях являются эйблизмом и эйджизмом.
Сейчас мне только 33, но мне диагностировали синдром Элерса-Данлоса (СЭД). Сейчас я не могу ездить в тесных автобусах, и спать на скамейках. И это не говоря о том, что в подобных акциях нет условий для более «видимых» инвалидов, которым нужны такие вещи как, например, специальная аккомодация для инвалидных колясок.
Слишком часто «радикальные» мероприятия игнорируют и отчуждают людей с различными видами инвалидности ради того, чтобы казаться более радикальными, самодостаточными и экономными.
2. Идея о том, что публичный протест является важнейшей формой активизма.
Публичные акции, начиная от маршей и заканчивая сидячими акциями протеста, которые часто заканчиваются арестом участников, зачастую неофициально считаются вершиной гражданского активизма. Тем не менее, для того, чтобы участвовать в подобных мероприятиях с относительной безопасностью, нужно быть физически здоровым и мобильным.
На возможность принимать участие в подобных публичных мероприятиях также могут повлиять эмоциональные и когнтивные особенности вроде аутизма, тревожности, посттравматического синдрома и отклонений в развитии. И это не говоря уже о мириадах других причин, по которым люди могут быть не в состоянии участвовать в подобных мероприятиях, вроде отсутствия необходимых документов, необходимости ухода за детьми, агрессивности полиции и страха перед потерей работы.
Это не значит, что подобные публичные мероприятия не являются важными и необходимыми. На самом деле, они являются одними из самых важных тактик, которые когда-либо использовались в борьбе за социальную справедливость. Проблема в том, что мы зачастую не задумываемся о том, как могут выглядеть другие формы активизма, которые тоже имеют право на существования, и что мы не обращаем внимания на менее заметные социальные изменения, которые так же важны. Даже попытка позволить себе расслабиться, когда на тебя давят угнетения, является радикальной.
3. Морализаторство на тему альтернативного транспорта.
Я всегда была экозащитником, и была настолько радикальна, что везде ходила пешком, ездила на велосипеде или путешествовала автостопом. И один раз я потеряла сознание во время долгой поездки на велосипеде, пытаясь угнаться за моим другом-панком. Еще был случай, когда я упала, потеряв равновесие.
Несколько лет спустя мне пришлось отказаться от езды на велосипеде из-за синдрома Элерса-Данлоса, потому что моя нервная система больше не могла правильно работать. Из-за этого у меня понижалось давление, сердце начинало биться с неправильной скоростью, мне стало сложно переносить тепло и холод, у меня стали появляться проблемы с желудочно-кишечным трактом, и склонность к отключениям. Короче говоря, из-за всего этого я больше не могла быть заядлым велосипедистом.
У меня есть друзья, которые отказались от автомобилей настолько, насколько это вообще возможно, и которые в любую погоду готовы гонять мили на велосипеде. И я ценю их выбор. Некоторые мои друзья даже утверждают, что они путешествовали на большие расстояния только автостопом или сидя на крыше поездов, потому что такие виды путешествий, по их мнению, являются единственными антикапиталистическими видами путешествий.
Но подобные морализаторства по поводу использования транспорта должны учитывать тот факт, что многие из этих «радикальных способов передвижения» доступны только для людей без инвалидности. И если «радикальные действия» против угнетающей системы доступны только привилегированным людям, то не такая уж это «радикальная борьба с угнетением».
Многие психические и ментальные состояния делают людей зависимыми от автомобилей и автобусов для инвалидов. Не все могут ездить на велосипедах во имя экологической революции. Это не значит, что альтернативные виды транспорта не являются крайне важными. Это просто означает, что мы должны учитывать больше нюансов в разговорах о том, как добиваться социальных изменений, и о том, могут или не могут конкретные люди делать конкретные вещи.
4. Борьба с «фармацевтическими корпорациями» и продвижение «альтернативной медицины».
В фармацевтической промышленности действительно есть много вещей, которые очень важно критически переосмыслить – начиная от спорного финансирования до принудительного лечения детей и тестирования препаратов на животных. На некоторые наиболее проблематичные и важные вещи чаще всего указывают сами люди с инвалидностью.
Очень многие люди, отказывающиеся от альтернативной медицины, не являются невежественными, и они все делают правильно. Некоторые из них могут в буквальном смысле умереть без медицинских процедур. Другие без них будут испытывать страдания, которые вы, как посторонний человек, не сможете понять.
Да, иногда людям необходимы «спорные» препараты, в том числе опиаты и психофармакологические средства, против которых так активно выступают леваки. Если вы знаете, что такое хроническая боль, то вы перестанете выступать против этих веществ. Подобная борьба с необходимыми другим препаратами просто демонстрирует ваши привилегии.
Более того, стоит заметить, что предположение, будто индустрия альтернативной медицины является более чистой и этичной, чем официальная Западная медицина, является очень опасным. Заметьте, что альтернативная медицина в США является $13 миллиардной индустрией, продукция которой практически не регулируется, несмотря на то, что люди оплачиваю ее из своего кармана.
Американская альтернативная медицина использует классовую и капиталистическую систему в своих целях, делая это очень специфическим образом, и наживаясь на больных и людях с инвалидностью. И при этом американские леваки практически не обращают никакого внимания на эту очень серьезную проблему.
Как человек с СЭД я сильно разочарована в официальной Западной медицине - но я также разочарована в некоторых «помощниках» без моей инвалидности, и в специалистах по «альтернативной медицине», которые дают абсурдные, а иногда и опасные советы:
Занимайся йогой! (Йога противопоказана людям с СЭД, и она может мне навредить). Принимай добавки (СЭД является генетическим и неизлечимым отклонением, и добавки не могут ничего с ним сделать, точно так же, как они ничего не могут изменить цвет глаз, с которым я родилась). Вся проблема в том, что ты веган, ты должна перейти на палеолитическую диету и съесть костный бульон (да, недостаток коллагена при СЭД часто описывают как «эффект костного бульона»; в этом выражении есть слово «кость», но есть кости можно с тем же эффектом, что привязывать куриные кости к суставам ленточками и орать: «ура, я исцелилась!»).
Итак, леваки без инвалидности, прежде чем снова бороться с Западной медициной и давать непрошенные советы из медицины альтернативной… просто остановитесь. Люди с инвалидностью не должны превращаться в реквизиты в вашем крестовом походе против капитализма и официальной медицины. На самом деле, они эксперты в этих вопросах. Они, а не вы. Вы можете помочь в данном вопросе только если будете знать свое место и слушать. В данном вопросе вы ученики, а не учителя.
5. Навязывание академической риторики и рассмотрение ее как единственно возможной риторики.
Я присутствовала на мероприятии по феминизму и искусству в элитном частном колледже. Это событие анонсировалось как «открытое для сообщества». Я училась в обычном колледже, в котором было много цветных учеников, учеников с инвалидностью и тех, кто не очень хорошо говорил по-английски. И я с радостью рассказала им об этом мероприятии.
Вдобавок к этому, я чуть не пригласила на него свою знакомую, которая является трансгендерной женщиной, живущей в консервативном сельском городке. Она всю жизнь проработала чернорабочим, и после того, как она открыто призналась в своей трансгендерности когда ей было около шестидесяти, она подвергалась травле и чувствовала себя настолько небезопасно, что была вынуждена уйти с работы. У нее до этого в буквальном смысле не было ни одного квир или фем. союзника. Она была вынуждена бороться с биполярным расстройством, посттравматическим синдромом и с наркоманией.
Я ушла с этого мероприятия в ярости, несмотря на то, что ни один человек не пришел по моему приглашению.
Хотя с точки зрения расы на панели мероприятия было разнообразие, самому старшему участнику было всего сорок; и было ясно, что ее считают «старым анархистом». Вероятнее всего, организаторы мероприятия даже не рассчитывали на то, что к ним могут прийти пожилые люди или люди с инвалидностью.
Несколько неакадемических участников встречи стали задавать вопросы, пытаясь правильно их сформулировать, но путая значение таких слов как «гетеронормативность», «трансмизогиния» и «циспатриархат». И от этого панель прямо таки взорвалась от возмущенных криков, люди кричали на этих ребят, обзывая их угнетателями, тем самым явно вызвав их потрясение. И это при том, что единственная «проблема» заключалась в том, что эти люди не знали научной терминологии.
Представьте, что бы случалось, если бы на эту встречу пришла деревенская бедная трансгендерная женщина с психическими заболеваниями, и попыталась бы задать вопрос. Это женщина не похожа на горожанина с хорошим образованием, но ей очень нужна поддержка, вместо которой она бы встретила лишь стыдящие ее крики. Или если бы тут оказались студенты из моего общественного колледжа, которые все годы обучения были вынуждены бороться с эйблизмом, расизмом и колониальной отчужденностью?
Важны ли научные концепции и термины? Конечно! Является ли их «чистота» более важной, чем инклюзия и сострадание? Конечно же, нет! Всегда надо стараться создавать пространство, обращая внимание на менее привилегированных людей.
У меня никогда не было когнитивных, эмоциональных или психических особенностей, из-за которых мне была бы нужна особая помощь или дополнительное время для обучения, или из-за которых я бы не могла посещать школу. Я получала образование на своем родном языке, и этот язык, в моем случае, является доминантным и колониальным. Но мне тоже потребовалось несколько лет интенсивного изучения, чтобы перестать путаться в таких понятия как «цисгетеропатриархат».
Я не говорю, что для научной, «интеллектуальной» английской речи не должно быть места. Я только хочу сказать, что те, кто пользуются этой речью, должны осознавать, что у них есть определенные привилегии, позволяющие им это делать, и учитывать это при организации мероприятий, рассчитанных на широкую аудиторию.
В предположении, что ваши интеллектуальные или академические стандарты должны являться нейтральным мерилом чужого понимания есть очень много «измов» - включая эйблизм.
Если кто-то не понимает ваших слов, это не означает, что этот человек является недостаточно «революционным» или что он кого-то угнетает.
6. Игнорирование и обесценивание опыта и потребностей людей с невидимой инвалидностью.
Даже люди с относительно видимыми типами инвалидности, например те, кому нужно инвалидное кресло или специальные скобки, сталкиваются с многочисленными социальными препятствиями. Они натыкаются на множество предрассудков, например о том, что они обязательно являются беспомощными и подавленными людьми, что они все асексуалы или что они не могут рассуждать как другие взрослые, и что они существуют ради чужого вдохновения. Может показаться, что подобному невежеству нет конца и края.
У людей с «невидимой инвалидностью» также есть свои особенные проблемы. Близкие, врачи, коллеги, союзники и незнакомцы регулярно решают, что наши симптомы являются незначительными или выдуманными, и что мы просто «недостаточно стараемся» для того, чтобы нормально исполнять наши социальные роли. В конце концов, мы «не выглядим больными». Положение могут усугублять стереотипы о поле, гендере, расе, возрасте, классе и культурной принадлежности.
Но существует множество (по некоторым данным 96%) инвалидностей, болезней и состояний, которые могут быть незаметны со стороны – в том числе рак, посттравматический синдром, мигрени, синдром раздраженного кишечника, болезнь Крона, фибромиалгия, ВИЧ / СПИД, психические заболевания и когнтивные расстройства, эпилепсия, аутоиммунные заболевания, рассеянный склероз, и т.д. Другие люди могут не подозревать об этих состояниях.
Людям, которые живут с подобными диагнозами, может понадобиться специальная помощь для того, чтобы пользоваться публичным транспортом или принять ванну. Возможно, им придется пропустить ваше «радикальное» мероприятие. И вы не имеете права причинять им психологические и социальные неудобства, вынуждая перед вами оправдываться.
Не считайте, что вы хорошо понимаете, что значит иметь ту или иную инвалидность, если у вас ее нет. То же самое касается чужого гендера, пола, физических и ментальных особенностей, расы, культуры и многих других вещей. Системы угнетения, во многом, существуют именно за счет того, что те, у кого есть какая-то власть, делают подобные предположения.
***
Этот список не является исчерпывающим.
Активисты часто забывают об инвалидах и игнорируют множество фактов, касающихся их жизни: начиная от эйблистского сленга, крайне эйблистского антивакцинного движения, и заканчивая разговорами о «праве инвалидов на смерть» в контексте эвтаназии, при котором игнорируют мнение самих инвалидов.
В этом октября, в Месяц Информирования об Инвалидности, я призываю всех леваков узнавать и понимать, где они находятся в этой матрице привилегий и угнетений, и учить себя и других по-настоящему инклюзивному и сострадательному мировоззрению.
Керолайн Зайковски является автором двух романов « In a Dream, I Dance by Myself, and I Collapse» (Civil Coping Mechanisms, 2016) и «A Child Is Being Killed2 (Aqueous Books, 2013). Ее художественные произведения, стихотворения и эссе публикуются на Denver Quarterly, Entropy, The Rumpus, PANK, Dusie, Nebula: A Journal of Multidisciplinary Scholarship, и в других изданиях. Вы можете найти ее в интернете на www.carolynzaikowski.com и на Twitter @carolynzzz.
