По материалу: Motherwell
(Фото светловолосой девочки со спины)
В комнате были и другие взрослые, но они не видели в этом ничего плохого.
Над моей трехлетней дочерью навис взрослый мужчина. Время от времени он начинал щекотать ее и тыкать в неё пальцами. От этого она визжала. Все меньше и меньше, потому что каждое новое прикосновение было для неё неприятнее предыдущего. Я видела, как она пытается стать крошечной, чтобы незаметно соскользнуть с сиденья и спрятаться под столом.
Моя мама тоже за это видела. И, кажется, она была тронута происходящим. Дедушка играл со своей внучкой.
- Мей, - мой голос ели пробивался сквозь шум, создаваемый семейной болтовней.
Она на меня даже не посмотрела.
- Мей, - снова начала я. - Ты можешь его остановить, можешь сказать ему «нет». Если тебе что-то не нравится, скажи что-то вроде: «пожалуйста, деда, хватит. Я хочу, чтобы меня оставили в покое».
После этих слов мой огромный, похожий на бульдога отчим наклонился чуть ближе к девочке, прямо нависнув над ее головой. Пока моя маленькая дочурка старалась увернуться от его огромного тела, горячего дыхания и неприятной щекотки, он посмотрел на меня и насмешливо усмехнулся.
Я ещё раз повторила свои слова.
На этот раз чуть громче.
Наконец-то она меня услышала.
- Мам... я что, правда могу это сказать?
Надо же! Трехлетней девочке, оказывается, не по себе от мысли, что она может защитить себя от взрослого мужчины. От мужчины, который постоянно заявляет, что любит ее и заботится о ней, но, тем не менее, смеет нависать над ней, не проявляя ни малейшего уважения к ее желаниям, касающимся ее собственного тела.
Я приготовилась к битве.
- Папа! Прошу, хватит! Мей явно хочет, чтобы ее оставили в покое, - сказала я твёрдо, без единой нотки веселья в голосе.
Он даже не пошевелился.
- Папа, не заставляй меня просить дважды! Прекрати. Мей это не нравится.
- Да успокойся ты, - ответил он, взъерошивая ее тонкие светлые волосики; прямо-таки символ патриархата, приказывающий мне на моей собственной чертовой кухне. - Мы же просто играем.
Его южный акцент меня никогда не очаровывал.
- Нет, играешь ТЫ, а не она. Она ясно дала понять, что ей не хочется, чтобы ее трогали, так что, пожалуйста, угомонись.
- Я могу играть с ней, как захочу, - ответил он, выпрямляясь.
У меня в груди все сжалось. Казалось, что зашевелились даже выгоревшие под солнцем волосы на руках, которые находились под пристальным вниманием этого человека, который более трёх десятилетий был моим отцом.
- Нет. Ты не можешь просто «играть с ней как хочешь». Ты не имеешь права «играть» с человеком, который этого не хочет.
Он открыл рот, собираясь ответить, но ощутил ярость, пробивающуюся сквозь мои слова. Интересно, почувствовала ли это моя дочь? Надеюсь, что да.
Он ушёл в гостиную. Дочка уставилась на меня. В ее синих глазах с ореховыми звездочками сияло восхищение своей матерью. Дракон был повержен (во всяком случае, пока).
Моя родная мать молчала. И старалась не смотреть мне в глаза.
Она - та самая женщина, которая стала меня затыкать, как только я решилась рассказать о пережитом изнасиловании.
Та самая женщина, которую однажды чуть не похитили незнакомцы, когда она вечером возвращалась домой. Она кричала и брыкалась, пока они, наконец, не бросили ее на земли. Они убежали, пройдясь по ее лодыжке, и травма от этого - как физическая, так и психологическая - осталась у неё на всю жизнь.
Она - та самая женщина, которая молчала. Она всегда молчала - молчала, хотя до неё в течение многих лет домогался ее босс и его друзья.
Она - та самая женщина, которая потом вышла замуж за одного из этих друзей босса.
Наблюдая за всей этой сценой, мама, вероятно, думала что ее дочь реагирует на все слишком остро. Что она «создаёт много шума из ничего». Маму больше заботит сохранение видимости «хорошей» семьи, и поддержка слишком зарвавшегося эго моего отчима, а не защита семенящей вокруг нее трехлетней малышки.
Когда я думаю о произошедшем, то ощущаю одновременно тревогу и силу. Я понимаю, что мой яростный протест, мое нежелание молчать является результатом сотен, а возможно и тысяч лет, когда женщин не считали людьми, когда их протесты игнорировались. Это - результат того, что я долго была вынуждена наблюдать за тем, как моя мать молча страдала от действий самых разных мужчин. Это - результат того несправедливого отношения, которое была вынуждена пережить я, и моего отчаянного решения стать одной из тех, кто положит конец этому порочному кругу.
Слишком просто думать привычным образом, и просто наблюдать за тем, как маленькую девочку учат тому, что ее желание ничего не значит. Что ее тело ей не принадлежит. Что даже люди, которых она любит, будут относиться к ней несправедливо, что даже они будут игнорировать ее чувства. Что совершенно нормально все это терпеть ради того, чтобы другим людям - особенно мужчинам - было весело.
Но. Вместо этого я подумала о том, что маленькая девочка смотрит на свою мать. Я увидела маленькую девочку, которая может научиться тому, что ее голос важен. Что ее желания важны. Я увидела маленькую девочку, которая учится тому, что у неё есть право сказать «нет», и что это «нет» нормально и ожидаемо. Я вижу, что она может научиться тому, что подобное отношение к ней неприемлемо.
И ещё я надеюсь, что моя мама тоже в тот день чему-то научилась.
———
Лиза Норгрин - писательница и учительница йоги, которая живет в Анн-Арборе с мужем и тремя котами, и растит двух сильных юных леди. Ей нравится вязать, готовить хлеб из закваски и время от времени бороться с патриархатом.
——
На русский язык переведено специально для проекта Пересечения.
(Фото светловолосой девочки со спины)
В комнате были и другие взрослые, но они не видели в этом ничего плохого.
Над моей трехлетней дочерью навис взрослый мужчина. Время от времени он начинал щекотать ее и тыкать в неё пальцами. От этого она визжала. Все меньше и меньше, потому что каждое новое прикосновение было для неё неприятнее предыдущего. Я видела, как она пытается стать крошечной, чтобы незаметно соскользнуть с сиденья и спрятаться под столом.
Моя мама тоже за это видела. И, кажется, она была тронута происходящим. Дедушка играл со своей внучкой.
- Мей, - мой голос ели пробивался сквозь шум, создаваемый семейной болтовней.
Она на меня даже не посмотрела.
- Мей, - снова начала я. - Ты можешь его остановить, можешь сказать ему «нет». Если тебе что-то не нравится, скажи что-то вроде: «пожалуйста, деда, хватит. Я хочу, чтобы меня оставили в покое».
После этих слов мой огромный, похожий на бульдога отчим наклонился чуть ближе к девочке, прямо нависнув над ее головой. Пока моя маленькая дочурка старалась увернуться от его огромного тела, горячего дыхания и неприятной щекотки, он посмотрел на меня и насмешливо усмехнулся.
Я ещё раз повторила свои слова.
На этот раз чуть громче.
Наконец-то она меня услышала.
- Мам... я что, правда могу это сказать?
Надо же! Трехлетней девочке, оказывается, не по себе от мысли, что она может защитить себя от взрослого мужчины. От мужчины, который постоянно заявляет, что любит ее и заботится о ней, но, тем не менее, смеет нависать над ней, не проявляя ни малейшего уважения к ее желаниям, касающимся ее собственного тела.
Я приготовилась к битве.
- Папа! Прошу, хватит! Мей явно хочет, чтобы ее оставили в покое, - сказала я твёрдо, без единой нотки веселья в голосе.
Он даже не пошевелился.
- Папа, не заставляй меня просить дважды! Прекрати. Мей это не нравится.
- Да успокойся ты, - ответил он, взъерошивая ее тонкие светлые волосики; прямо-таки символ патриархата, приказывающий мне на моей собственной чертовой кухне. - Мы же просто играем.
Его южный акцент меня никогда не очаровывал.
- Нет, играешь ТЫ, а не она. Она ясно дала понять, что ей не хочется, чтобы ее трогали, так что, пожалуйста, угомонись.
- Я могу играть с ней, как захочу, - ответил он, выпрямляясь.
У меня в груди все сжалось. Казалось, что зашевелились даже выгоревшие под солнцем волосы на руках, которые находились под пристальным вниманием этого человека, который более трёх десятилетий был моим отцом.
- Нет. Ты не можешь просто «играть с ней как хочешь». Ты не имеешь права «играть» с человеком, который этого не хочет.
Он открыл рот, собираясь ответить, но ощутил ярость, пробивающуюся сквозь мои слова. Интересно, почувствовала ли это моя дочь? Надеюсь, что да.
Он ушёл в гостиную. Дочка уставилась на меня. В ее синих глазах с ореховыми звездочками сияло восхищение своей матерью. Дракон был повержен (во всяком случае, пока).
Моя родная мать молчала. И старалась не смотреть мне в глаза.
Она - та самая женщина, которая стала меня затыкать, как только я решилась рассказать о пережитом изнасиловании.
Та самая женщина, которую однажды чуть не похитили незнакомцы, когда она вечером возвращалась домой. Она кричала и брыкалась, пока они, наконец, не бросили ее на земли. Они убежали, пройдясь по ее лодыжке, и травма от этого - как физическая, так и психологическая - осталась у неё на всю жизнь.
Она - та самая женщина, которая молчала. Она всегда молчала - молчала, хотя до неё в течение многих лет домогался ее босс и его друзья.
Она - та самая женщина, которая потом вышла замуж за одного из этих друзей босса.
Наблюдая за всей этой сценой, мама, вероятно, думала что ее дочь реагирует на все слишком остро. Что она «создаёт много шума из ничего». Маму больше заботит сохранение видимости «хорошей» семьи, и поддержка слишком зарвавшегося эго моего отчима, а не защита семенящей вокруг нее трехлетней малышки.
Когда я думаю о произошедшем, то ощущаю одновременно тревогу и силу. Я понимаю, что мой яростный протест, мое нежелание молчать является результатом сотен, а возможно и тысяч лет, когда женщин не считали людьми, когда их протесты игнорировались. Это - результат того, что я долго была вынуждена наблюдать за тем, как моя мать молча страдала от действий самых разных мужчин. Это - результат того несправедливого отношения, которое была вынуждена пережить я, и моего отчаянного решения стать одной из тех, кто положит конец этому порочному кругу.
Слишком просто думать привычным образом, и просто наблюдать за тем, как маленькую девочку учат тому, что ее желание ничего не значит. Что ее тело ей не принадлежит. Что даже люди, которых она любит, будут относиться к ней несправедливо, что даже они будут игнорировать ее чувства. Что совершенно нормально все это терпеть ради того, чтобы другим людям - особенно мужчинам - было весело.
Но. Вместо этого я подумала о том, что маленькая девочка смотрит на свою мать. Я увидела маленькую девочку, которая может научиться тому, что ее голос важен. Что ее желания важны. Я увидела маленькую девочку, которая учится тому, что у неё есть право сказать «нет», и что это «нет» нормально и ожидаемо. Я вижу, что она может научиться тому, что подобное отношение к ней неприемлемо.
И ещё я надеюсь, что моя мама тоже в тот день чему-то научилась.
———
Лиза Норгрин - писательница и учительница йоги, которая живет в Анн-Арборе с мужем и тремя котами, и растит двух сильных юных леди. Ей нравится вязать, готовить хлеб из закваски и время от времени бороться с патриархатом.
——
На русский язык переведено специально для проекта Пересечения.