Айман Экфорд: «Как я пришла в феминизм»

Я 8 лет назад, во времена моего активного интереса к феминизму

Многие знакомые активисты говорили мне, что сторонница рыночной экономики не может быть феминисткой.

Некоторые из них даже ссылались на неких «феминистских экономисток», желая показать, что феминизм допускает только «левый» взгляд на экономику, и игнорируя тот факт, что среди феминисток всегда были люди с разной экономической позицией. 

Но я могу с уверенностью говорить только о своем опыте.

Поэтому, накануне 8 марта, который в активистких круга считается одновременно «левым»и «феминистским» праздником, я хочу рассказать о том, как я пришла в феминизм.

I.

Мне было 10 лет, когда я отчетливо и окончательно осознала, что гендерные стереотипы мешают мне жить. Тогда я начала интересоваться политикой. Я смотрела политические ток-шоу, слушала все разговоры о политике, следила за новостями, а когда поняла, что это не поможет мне разобраться в происходящем, читала о политике все, что попадалось мне под руку. Примерно так я изучала любую интересующую меня тему - изучала все, что могла о ней узнать, самые разные точки зрения, а потом сама делала выводы. У меня тогда были проблемы с доступом информации: у меня еще не было интернета, свободы передвижения по городу и денег, чтобы купить нужные мне книги, но я изучала все, что могла найти. 

Я не знала ни одного мальчишки, который интересовался бы политикой так же сильно, как я. Но когда я заявила, что хочу стать президентом России, мне сказали, что это не женское дело. Когда я пыталась выяснить почему, никто не мог ответить мне ничего конкретного. 

«Так уж повелось». 

«Такая культура». 

«Никто не будет за тебя голосовать».

«Даже в США еще не было женщины-президента». 

Даже мой дедушка, поддерживающий мое решение, и веривший, что я смогу стать президентом, считал, что это очень смелое желание для женщины. 

Тогда я стала понимать, что гендерные стереотипы - это не отражение статистики. Я поняла, что «Женщинам важнее всего семья и дети, а мужчинам - работа» и «девочкам нравятся куклы, а мальчикам - машинки», это не результаты неизвестных мне статистических исследований, а отражение системы угнетения. Эти вещи навязываются и предписываются людям культурой. 

Конечно, тогда я еще не формулировала эти идеи подобными словами. У меня не было слов для обозначения этого явления, но я отчетливо ощущала, что в культуре есть нечто, способное испортить мне жизнь, нечто иррациональное, что я еще не могу обозначить и поэтому не знаю, как с этим бороться. И это меня пугало.

II.

Примерно через год я окончательно осознала, что Россия слишком странная страна, чтобы ею управлять (сейчас я бы назвала эти странности «непонятным для меня менталитетом» и «неправовой системой», но тогда у меня тоже не было этих слов). Еще я поняла, что на президента могут оказывать слишком большое влияние те, кто финансировал его избирательную кампанию, и тогда еще не могла понять, что я могу поделать, кроме как... самой профинансировать чью-то избирательную кампанию! 

Это была одна из причин, по которой в раннем подростковом возрасте я решила заниматься бизнесом. 

Были и другие... Вот некоторые из них. Думаю, важно знать их, чтобы понять, КЕМ я была тогда, и ЧТО именно привело меня в феминизм.

• Мне было интересно изучать, как работают крупные корпорации, как устроена банковская система, и следить за изменениями на фондовом и валютном рынке.
• Я обожала что-то создавать, менять и улучшать. Например, когда в 5 лет я разочаровалась в своем детском садике, и увидела заброшенный советский детский сад в деревне, в которую я ездила отдыхать, я решила его восстановить, но только модернизировать, создать новую программу и превратить его в детский сад своей мечты. Я даже хотела продать часть своих вещей и рисунков (которые взрослые так нахваливали), чтобы начать сбор средств на восстановление детского сада. Я готова была уделять ему практически все свое время. Так рассуждала практически всегда, столько, сколько я себя помню. Когда я видела, что какое-то государственное предприятие плохо работает, и мне это мешает (скажем, троллейбус государственной компании снова сломался), я обычно думала о том, как я могу приватизировать эту компанию и улучшить ее работу. И дело тут было не в желании помогать людям, а в стремлении действовать, в желании постоянно двигаться к какой-то цели, возиться с какими-то проектами, которые можно очень долго изучать и которым можно уделять все свое время.
• Мне не просто нравилось создавать что-то новое. Мне нравилось наблюдать за тем, как это делают другие. Я научилась понимать символы и то, что они могут значить для людей, изучая логотипы крупных корпораций. Я с восхищением смотрела на строящиеся небоскребы и мне казалось, что это одно из самых прекрасных зрелищ, что я когда-либо видела. Фактически, частное предпринимательство казалось мне прекрасным, как и сама рыночная система.
• Я не доверяла государству. Ну совсем не доверяла. Как и окружающим меня людям. Законы свободного рынка казались для меня гораздо более предсказуемыми, чем добрая воля чиновников или народа, потому что выбирая товары и услуги, люди ориентируются на собственные интересы, а выбирая политические программы в гораздо большей степени ориентируются на предрассудки, которые полностью иррациональны. Кроме того,не в моих привычках было ожидать от других тех перемен, которые я могла бы осуществить сама, или которым я могла бы поспособствовать. Поэтому  моя тогдашняя идиллия - это государство, в котором правительство практически не вмешивается в дела рынка и в жизни граждан. Значит, все важные социальные штуки, все перемены в обществе смогут создаваться за счет тех, у кого есть деньги. А я хотела внести в существующую систему очень много изменений.
• Я почти никогда не чувствовала себя в безопасности и думала, что меня убьют, если я не смогу купить себе безопасность. Я читала о евреях, убитых во время Холокоста, и очень четко ассоциировала себя с ними. И читала о тех евреях, у кого были деньги для того, чтобы вовремя уехать из Германии или Польши, и начать новую жизнь. Еще я читала  про Меера Амшеля Ротшильда, в которого бросали камнями за то, что он еврей, когда он был ребенком и жил в гетто, и о том, что он стал первым евреем, получившим титул и доступ в высшее общество (а вместе с ними влияние и безопасности для себя и для своей семьи),  и возможность помогать другим евреям. Я же тоже хотела найти людей, похожих на меня, и стать для них той, кем мне самой тогда очень не хватало. Я хотела хоть немного их обезопасить - и для этого мне были нужны ресурсы. Не зная об аутизме, я, фактически, хотела помочь аутичным людям так же, как Ротшильды и Монтофиоре помогали евреям. И я хотела получить инструмент, чтобы преодолеть мешающие мне системы угнетения вроде эйбджизма (который я к тому времени уже замечала) и сексизма (который я только начала замечать).

• Мне нравилось осознание того, что я могу заработать деньги. Я знала, что я могу предложить обществу и считала справедливым, что общество взамен предложит мне богатство и безопасность. Я буду получать плату за товары, которые люди сами у меня покупают. И использовать эти деньги для того, чтобы купить то, что я хочу. Это намного лучше, чем когда тебе приходится получать подарок за то, что ты чья-то дочь, и поэтому родители «тебя любят», а потом оказывается, что ты за этот подарок еще что-то должна родителям.
• К тому же, в моей семье навязывался альтруизм и самопожертвование, и мое стремление разбогатеть, работая над тем, что интересно мне, занимаясь тем, чем я занимаюсь исключительно ради своего счастья и потом тратить деньги на то, на что я хочу, просто потому что я этого хочу, было своеобразным видом бунтарства (хотя я никогда так не формулировала свои цели). В общем, в отличие от «нормальных» (по мнению окружающих) человеческих взаимоотношений, рыночная система казалась мне простой и понятной. 

III. 

На первый взгляд, все просто. У человека дофига причин для того, чтобы заниматься бизнесом, так почему бы и нет? 

На «нет» было несколько причин.

Ну, во-первых, из-за эйджистких законов у меня не было на это прав. И эти же самые законы превращали меня в раба моей семьи. А благодаря семье я узнала два очень интересных факта:

А) Во всех бедах мира виноваты капиталисты

Б) Оказывается, бизнес тоже «не женское дело». 

IV.

Все негативное, что говорили мои родственники (и все окружающие) о «богатых», «капиталистах», «олигархах» и «бизнесменах» я воспринимала на свой счет. Потому что в этих историях я всегда понимала действия «богачей», но не могла понять причину «праведного гнева» своих родных. Для меня это были обычные речи ненависти, направленные на людей, с которыми у меня гораздо больше общего, чем со всеми, кого я знала. 

Как вы можете легко себе представить, подобное вряд ли может позитивно отразиться на ребенке, который и без того не чувствует себя в безопасности.

Второе (гендерное) «препятствие» казалось мне не менее опасным и не менее абсурдным. Весь мир почему-то решил за меня, что для меня важнее всего дом, семья и дети, и ради моего же блага собирается меня ограничивать! 

Внезапно оказалось, что женщинам почему-то не место в крупном бизнесе, хотя я, женщина, думала иначе!

Почему-то считалось, что все интересные области бизнеса - банковское дело, инвестирование, торговля, компьютерная промышленность, пищевая промышленность, автомобилестроение, военная промышленность - это «мужские» дела, а вот скучная и малодоходная ерунда вроде производства одежды и создания парфюмерии - женское дело.

Почему? Разве в производстве компьютеров участвуют половые органы? Разве первичные или вторичные половые признаки могут определять предпочтения потребителей, если речь идет не о проституции? 

Это была до того абсурдная дикость, что мне было даже сложно поверить в ее существование.

При этом и левые экономические взгляды, и гендерные нормы казались мне двумя сторонами одной медали. Я знала о положении женщин в СССР, но это не имело никакого отношения к МОЕМУ освобождению и к МОЕМУ феминизму. Я хотела совершенно другого. Того, за что меня могли бы в буквальном смысле убить как левые фанатики, так и фанатичные сторонники «традиционных ценностей». И в подростковом возрасте я это прекрасно осознавала. 

V.

Когда-то я не считала гендер серьезным препятствием. В детстве я его вообще не замечала, и могла спокойно называть себя то в мужском, то в женском роде. У меня вообще очень долго не было гендерной идентичности. Я помню, как добровольно конструировала ее, идя на компромиссы, соглашаясь быть девочкой, чтобы от меня отстали. Но все оказалось гораздо хуже. Миру было недостаточно того, чтобы я называла себя правильными местоимениями. Миру  нужно было, чтобы я жертвовала своими СКЛОННОСТЯМИ и своими ИНТЕРЕСАМИ. 

Когда-то я верила, что гендерное воспитание отражает интересы большинства других девочек. Но интересуясь политикой, я стала подозревать что гендерные нормы могут мешать, а гендерное воспитание - это совсем даже не развитие природных способностей. Я не хотела это принимать, не веря что люди настолько неразумны, и поэтому даже могла сама пропагандировать гендерное воспитание в том виде, в котором его предлагали популярные журналы о родительстве. Я думала, что им, образованным авторам, виднее, что во всем этом есть какой-то смысл. 

Но только решив заняться бизнесом, я осознала, что гендерные нормы - зло. Если тогда меня попросили бы назвать три примера зла в чистом виде, и я смогла бы сформулировать ответ, я бы, вероятно, сказала что это «сатана, левые экономические идеи и гендерные роли». Да, если бы я смогла понять, как это сказать и не побоялась бы получить за это серьезные «санкции», я бы поставила это в один ряд.

VI.

Я начала причислять себя к феминисткам, будучи подростком. Я почти никому об этом не говорила, но это не важно. Я отстаивала феминисткие идеи, когда могла говорить всего 5-10% из того, о чем думала.

Я оспаривала стереотипы, согласно которым женщинам не место в промышленности и банковской деятельности, когда с трудом формулировала свои мысли устно, и это было феминистким действием.

Когда я говорила, что рынок «справедливее» и демократичнее гендерных стереотипов, это было феминистским действием.

Когда я думала о том, что именно капиталистический Север одолел феодальный и коллективисткий Юг, положив конец рабству в США (да, идеалистический и упрощенный вариант, но я тогда в него верила), и точно так же в системе свободного рынка патриархатным нормам настанет конец, когда я пыталась говорить об этом и отстаивать идеи свободного рынка, потому что видела в них ключ к личному освобождению, это было феминистким действием. Даже если сейчас я понимаю, что недостаточно хорошо разбиралась в экономической и политической ситуации на Севере и Юге времен гражданской войны, на уровне "идей" я была права - менее коллективистские идеи привели к освобождению черных. И, даже если бы я ошибалась и в этом, моя готовность бороться за свои взгляды и искать им подтверждение в истории была для меня феминистским действием. Борьба за Laissez-faire и борьба за права женщин были для меня единым целым, я не могла отделить одно от другого.

Радикальные феминистки заявили в середине 20-го века, что «личное - это политическое». В моем случае «личное», «политическое» и «экономическое» слились воедино так, что сама идея о том, что это можно разделить, казалась мне абсурдной. 

Я была феминисткой, причем довольно смелой феминисткой, потому что я при первой возможности старалась оспаривать стереотипы в окружении людей, враждебно настроенных к моей позиции, людей, от которых я полностью зависела. На такое способны далеко не все известные активисты. 

VII.

Сейчас у меня немного другие взгляды на рынок, на политику, на вопросы равноправия  и на социальную справедливость. Но дело не в этом. А в том, что можно быть феминисткой и «поддерживать капитализм». Можно быть фемнисткой и сторонницей свободного рынка. Отрицая это вы отрицаете существование таких людей, как я в подростковом возрасте. 

Я не считаю мое тогдашнее понимание феминизма глупостью. Я считаю его важнейшим этапом моей жизни, началом моего нынешнего активизма. По сути, с тех пор мой феминизм не слишком изменился - просто я расширила повестку. 

И я знаю, что  некоторые взрослые феминистки разделяют точно такие же идеи, какие были у меня в подростковом возрасте. Я с большим уважением отношусь к этим феминисткам, и с гораздо большим пониманием, чем к сторонницам «социалистического» феминизма. 

Но, при этом, в отличие от моих оппоненток, я не считаю что все феминистки обязаны разделять мои экономические взгляды.

Феминизм - это движение за права женщин, движение за гендерное равенство, и важно не забывать что у феминисток может быть самая разная позиция по самым разным вопросам - начиная от религии и заканчивая деторождением, начиная от лесбийства и заканчивая экономикой. Я уже устала напоминать о том, что общие интересы не превращают нас в армию клонов.