История Барнабаса

Примечание Аймана Экфорд: Эту историю рассказал мне гомосексуальный парень, который живет в одном из психонейрологических интернатов в Ленинградской области. Очень надеюсь, что эта история поможет вам понять проблемы людей, проживающих в ПНИ, и оценить серьезность пересечения дискриминаций.
Приведенный ниже текст является кратким пересказом интервью Барнабаса, и в тексте сохранена большая часть его формулировок. При этом я убрала большую часть своих реплик, потому что я хочу передать его историю без каких-либо дополнений.

____
Я: Как вы оказались в интернате?

Барнабас: Я оказался в интернате из-за глупости своих родителей. У них, как говориться, «голова потеряна». Они забыли, что такое любовь, и утонули в грехах и лживости.
Родители давно умерли, но успели меня сюда запрятать. У меня диагноз ДЦП. Когда мне было 8, они от меня избавились. Сначала сдали они меня в Дом Малютки, где дети стоят на учете какое-то время. Меня никто не усыновил, и поэтому меня, как и других неусыновленных детей, из Дома Малютки отправили в детский дом.

В детдоме были как дети-инвалиды, так и дети без инвалидности. И этот детдом был похож на настоящий ад.
Говорят, что детские дома созданы для того, чтобы поддерживать детей и заботится о них, но на самом деле там жуткая атмосфера и ужасная жизнь. Система детских домов ломает детей, которые там находятся. Мы все рождены для того, чтобы быть свободными, а она создана для уничтожения новорожденных. Она превращает людей в быдло. В ни на что не способное, неуправляемое, неконтролируемое быдло.

В детском доме нет любви, нет нормального человеческого отношения. Давление идет не только со стороны персонала, а и со стороны сверстников. Там процветает травля, и всем на это наплевать.

В детском доме у тебя совсем нет свободы, ты не можешь решать сам, что тебе делать и как тебе мыслить. Всем было наплевать на то, как мы видим мир. Нам не давали сказать ни единого слова, если оно отличается от мнения воспитателей. За высказывания своего мнения нас наказывали.
Если ты скажешь что-то, что не нравится взрослым, тебе назначают таблетки или даже изолируют в психушке.

От комиссий это скрывают. Внешне заведение выглядит вполне приличным, и никто не докапывается до того, что происходит внутри, потому что никому до этого нет дела.

После 18 лет детдомовцам могут выдать квартиры, но квартиры получали только подхалимы, те, кто умел подстраиваться под работников интерната. Я никогда не мог подстраиваться и вписаться в эту систему. Так я и оказался в психоневрологическом интернате.

А в ПНИ, в котором я живу сейчас, жизнь не сильно отличается от жизни в детском доме.



Я: В чем это проявляется?

Барнабас: Система все та же. Жители интерната так же предают друг друга, как дети в детских домах, и система настолько же тоталитарна. У нас нет совершенно никакой свободы. Люди даже не могут полностью распоряжаться своим телом. Например, мне нравится отращивать длинные волосы, и работники интерната прямо говорят мне: «ты не можешь решать, какую прическу тебе носить, потому что ты не человек».
Я рассказывал об этих случаях работникам благотворительной организации, которая нам помогает, и рассказываю до сих пор. Они помогают, чем могут, но в большинстве случаев ничего не меняется, потому что персонал ПНИ обладает слишком большой властью.

Некоторые ребята пытались обжаловать нарушение своих прав в суде, но обычно это ничем хорошим не заканчивалось, потому что судья скорее поверит «нормальным людям», работающим в ПНИ, чем нам. Нас считают сумасшедшими, и нас никто не воспринимает всерьез.

К тому же те, кто пытается бороться за свои права, настраивают против себя работников ПНИ, и тем самым еще больше ухудшают качество своей жизни.

Поэтому многие смирились, но есть и такие, как я, кто с этим не смирился и жаждет возмездия за все, что с нами делают.

Я: Был ли у вас шанс избежать попадания в интернат после детского дома?

Барнабас: Да, был, но мне некуда идти. Понимаете, я считаю, что сдаваться нельзя, но и просто так уйти тоже нельзя. Надо все учитывать, и понимать, что ждет тебя, если ты уйдешь. Например, мне нужна помощь для того, чтобы готовить себе еду, передвигаться по городу, и выполнять другие повседневные задачи. Государство эту помощь обеспечить не может, а близких людей у меня нет.

Я всегда мечтал выбраться отсюда, и жить вместе с любимым человеком. Я – гей… как вы к этому относитесь? Знаете, кто такие геи? Так вот, я хотел бы жить вместе с другим мужчиной. Иногда мне удается зайти в социальные сети, и там я общаюсь с другими геями, и завожу друзей. Я познакомился там с одним парнем, но, к сожалению, у него уже есть партнер. А жаль. Если бы не было, я мог бы уже выйти отсюда.

Я: Да, разумеется, я знаю, кто такие геи. Я и сама лесбиянка, так что я вас очень хорошо понимаю. Кстати, не могли бы вы рассказать о том, сталкивались ли вы с гомофобией?

Барнабас: Работники ПНИ постоянно меня из-за этого травят. Они говорят, что я итак родился уродом, и делаю себя еще большим уродом. Они говорят, что такие, как я, не должны были рождаться. Они говорят, что таких, как я, надо бросать под поезд, или сжигать на кострах, как раньше сжигали ведьм.
Я спрашиваю, стали бы они говорить подобное, если бы я был президентом, а не находился в их власти?

Но они продолжают меня травить.

Они возмущаются – что же делать, если такого «урода» как я, увидят дети. А я считаю, что они не должны говорить о детях так, будто дети сами ничего не могут решать. Дети такие же люди, как и взрослые, и они сами должны понять, кого им любить, чем им заниматься и как им жить.
Можно я расскажу о том, как я понял, что я гей?

Я: Да, конечно.

Барнабас: Начнет с того, что я много читал на тему гомосексуальности, и считаю, что она обусловлена генами. Я не «становился» геем, я всегда им был. И я не вижу в этом ничего плохого. Наоборот, то, что я гей, делает меня сильнее. Мне нравится то, что все люди разные, и я считаю, что это разнообразие прекрасно. Если бы его не было, жизнь была бы слишком скучной. И поэтому разнообразие надо воспринимать, как полагается.

Я осознал свою гомосексуальность, когда мне было двенадцать лет. На самом деле, мне всегда казалось, что со мной что-то не так, но именно в двенадцать лет я понял, в чем дело.
Тогда я впервые поцеловался с парнем – со своим одноклассником из детского дома. Мы с ним были хорошими друзьями, но романтических отношений между нами тогда не было. Кроме того, у него уже была девушка.
Но однажды, во время урока, мы вышли из класса и встретились возле туалета. И я вдруг захотел его поцеловать. Я никогда никого не целовал, и я попросил его поцеловать меня, для того, чтобы понять, что такое поцелуй.

Когда он меня поцеловал, я почувствовал нечто прекрасное.
Когда его крепкие руки обняли меня, я почувствовал себя таким невинным! Это было похоже на конец света! Это было перерождением наших душ. Моя душа была не просто на седьмом небе от счастья, она улетела куда-то в космическое пространство.

Это было потрясающе, и не менее прекрасно был то, что после этого он бросил свою девушку, представляете? Он сказал, что любит меня, а не ее. После этого мы начали встречаться.

За это нас с ним постоянно вызывали к директору. Нам угрожали, что если мы не «исправимся», нас будут насильно лечить и посадят на уколы. Они говорили, что гомосексуальность является очередной фазой наших заболеваний.
Они стыдили нас, и принуждали «вымаливать свой грех».

Когда мне было 15 лет, меня насильно потащили в церковь, где стали топить в каком-то тазу, чтобы вылечить от «гей-болезни». Я чуть не захлебнулся.

Если честно, я ненавижу церковь и этих толстых батюшек, которые указывают всем, как жить.

Сам я сатанист, и когда я стал сатанистом, это дало мне свободу. Я стал сатанистом, потому что меня достала церковь с ее контролем и правилами.

Я: Что бы вы хотели изменить в этом обществе? Назовите примерно пять самых важных вещей?

Барнабас: Если бы я вышел отсюда, я хотел бы стать режиссёром и юристом.
Я стал бы бороться с гомофобией. И я стал бы бороться с интернатами.

Во-первых, я бы обратился к президенту, прямо задав ему вопрос, знает ли он, что за хрень творится в интернатах и в детских домах? Знает ли он, что система детских домов ломает детей, и лишает их свободы?
Если он говорит, что Россия – свободная страна, пусть он покажет нам эту свободу! Пусть это будет не только на словах!

Во-вторых, я попросил бы его разрешить гей-парады и однополые браки. Гей-парады прекрасны, потому что это праздник разнообразия, показывающий, какие мы все разные.
И гей-браки тоже очень нужны, потому что мы такие же люди, как не-геи, и должны иметь те же права.
Нам надо, чтобы люди стали нормально к нам относиться, и воспринимать нас как людей.

В-третьих, я запретил бы преступления ненависти. За избиение и нападение на почве гомофобии я бы вначале проводил воспитательную беседу и сажал на 28 суток, а потом, если это повторится, на 28 лет.
Знаете, возможно, это жестко, но я ненавижу насилие. И я ненавижу то, как к нам относятся.

В-четвретых, я бы закрыл все ПНИ, и создал бы доступную среду для инвалидов. Например, стал бы строить здания, в которых есть лифты и пандусы, и сделал бы улицы более удобными для передвижения инвалидных колясок.

В - пятых, я бы запретил людям вмешиваться в чужую жизнь. Для этого надо показать им, как прекрасно быть собой, и как прекрасно, когда нет никакого навязывания, и никто не указывает, как жить.

И, еще кое-что. Я отменил бы празднование 9 мая. Я ненавижу 9 мая за то, что это очень циничный праздник. Те, кто его празднуют, надевают лицемерные маски скорби, и делают вид, что им очень жалко всех погибших, что так принято. Но на самом деле им наплевать на победу над фашизмом, потому что они сами фашисты.
Они не считают нас людьми за то, что мы геи. И они запирают нас в интернатах за то, что мы инвалиды. Но за что? Что мы им такого сделали?