I. О РОТШИЛЬДАХ.
Воспоминания о прошлом очень редко кажутся мне приятными. Они либо недостаточно яркие, либо слишком болезненные. Но когда несколько недель назад я листала в магазине книгу Рут Сэмуэлс «Еврейская история», то впервые за долгое время почувствовала странное ощущение – я словно попала домой. Глава «Англия: Ротшильды и Монтефиоре» оказалась воплощением всего того, что я хотела бы прочесть в подростковом возрасте. Эта глава произвела на меня такое сильное впечатление, что я не просто купила книгу, а стала рассказывать о ней своему психотерапевту, после чего она тоже захотела прочесть эту главу, и попросила меня написать о том, что значат для меня Ротшильды.
Это очень сложный, и одновременно очень простой вопрос. По сути, Ротшильды олицетворяли почти все, что было для меня важно в детстве. И многое из этого мне важно до сих пор.
Меер Амшель Ротшильд родился в конце восемнадцатого века, во Франкфурте на Майне, и вырос в гетто. Как и я, в молодости он подвергался травле за то, кем он являлся. Но он создал один из самых великих банкирских домов в истории. Его семья была первой иудейской семьей, получившей дворянские титулы (причем его дети получили титулы в разных странах). Его дети продолжили его дело, создав банкирские дома в пяти европейских столицах, параллельно создавая одну из самых сильных разведывательных служб своего времени. Например, благодаря этой разведывательной службе сын Меера, Нейтан Ротшильд, узнал о поражении Наполеона в битве при Ватерлоо раньше английского королевского дома.
У Ротшильдов были деньги, титул и информация – фактически, идеальная гарантия безопасности. И реальная возможность повлиять на те события, которые их волновали. И это очень даже неплохо для детей человека, в которого бросали камнями за то, что он еврей.
Сына Нейтана Ротшильда, Лайонел Уолтер Ротшильд, четыре раза избирался в английский парламент, но подавал в отставку, потому что не хотел произносить «христианскую» клятву. В итоге он добился того, что клятву изменили так, что членами парламента могли быть люди нехристианского вероисповедания. Представьте, какое впечатление эта история может произвести на девочку с моим характером, которая хотела стать президентом страны или возглавлять банк, но боялась, что ей этого не позволят из-за ее пола, взглядов и нетипичного поведения.
Мозес Монтефиоре, родственник Нейтана и его партнер по бизнесу, помогал евреям во всем мире – от Англии до Османской Империи, от Российской Империи до Палестины. Он финансировал еврейские общины в разных странах, встречался с монархами и знатными персонами, которые могли улучшить положение евреев, и спасал жертв кровавого навета. Кровавый навет – это ложные обвинения в том, что евреи, якобы, используют кровь младенцев для ритуальных обрядов. Эти ложные обвинения были очень распространены в те времена, и они очень напоминающие мне другие не менее ложные и не менее опасные стереотипы, с которыми до сих пор сталкиваются люди, которые принадлежат к тем же меньшинствам, что и я.
В детстве я смогла найти не так много информации о Монтофиоре, и поэтому не знала кое-что из того, что было сказано в книге Самуэльс, но читая о нем сейчас, я думала о том, до чего его действия похожи на тот идеальный вариант активизма, который я себе представляла. Я бы многое отдала за то, чтобы у меня были связи, деньги и влияние, подобные тем, что были у Монтофиоре, и, как и он, я бы использовала их для того, чтобы уничтожать дискриминирующую меня систему и защищать людей, похожих на меня. А борьба с рабством в английских колониях, в которую Монтофиоре вкладывал деньги, очень напоминает мне мои собственные попытки защитить представителей других дискриминируемых групп.
В моем окружении все явно недолюбливали и даже ненавидели Ротшильдов – мои родственники обвиняли их в том, что в мире до сих пор нет лекарства от рака, винили их в двух мировых войнах и в развале СССР. Более того, мой отец как-то сказал, что Ротшильды являются частью организации, которая правит миром и которой управляет «не человек… возможно инопланетяне, а, возможно, дьявол». И это еще больше объединяло меня с Ротшильдами, потому что обо мне тоже сочиняли абсурдные теории. В школе надо мною издевались за то, кто я, а дома – ненавидели мои взгляды. Мне казалось, что если родители узнают мои настоящие взгляды, я им точно не понравлюсь. Я была гораздо больше похожа на Ротшильдов, чем на них. Мне были гораздо понятнее капиталисты – Ротшильды, чем мои полусоциалистические родственники, которые не могли обезопасить ни себя, ни меня, и строили свои рассуждения на странной морали.
И Ротшильды гораздо сильнее повлияли на меня, чем члены моей семьи. Их история стала моей историей – примерно как некоторые люди могут назвать «своей» историю своей семьи. Ротшильды повлияли на формирование моих взглядов, на то, как я хотела защитить себя от окружающего мира. Их истории давали мне надежду на то, что я смогу прожить жизнь, которую хочу, несмотря на то, что принадлежу к нескольким стигматизированным группам. Моя настоящая семья никогда мне ничего такого не давала.
II. О РОДСТВЕ.
Мне всегда нравились династии, нравились идеи семейной преемственности и традиций. В этой странном интересе есть что-то средневековое, что-то, скорее похожее на мир Вестероса из Игры Престолов, чем на нашу реальность.
Я всегда считала свой интерес к семейным историям чудаковатым и необычным. Я понимала, что родство значит мало, но при этом замечала у себя иррациональный интерес к родству. Со временем я стала замечать, что у других людей этот интерес тоже есть – но они не считают его нелогичным.
Я стала замечать, что многие люди хвастаются подвигами прадедов (которых никогда не знали), и верят, что происхождение делает их особенными.
Иногда происхождение человека влияет на отношение окружающих к этому человеку. Некоторые люди почему-то считают, что люди знатного происхождения должны быть «умнее», чем большинство. Некоторые верят в «семейные черты характера», обусловленные природой, а не воспитанием и культурой. А некоторые до сих пор поддерживают идеи социального дарвинизма, и считают знатные семьи «эволюционно сильнее».
Я встречала подобные взгляды в интернете и в реальной жизни, и они всегда были мне очень неприятны, потому что чем старше я становилась, тем отчетливее понимала, что у меня с моей семьей нет практически ничего общего.
Мне хотелось быть одной из Ротшильдов, потому что мне казалось, что семейные узы что-то значат. Я никогда не идеализировала Ротшильдов. Я знала, что среди них наверняка были гомофобы, эйблисты сексисты и эйджисты (и наверняка есть). Но раз историю семьи считают частью истории человека, пусть лучше историю Ротшильдов считают частью моей истории! К тому же, это было бы гораздо интереснее.
А теперь я поняла, что мне все равно. Я не хочу поддерживать систему, в которой о людях судят по их предкам. Это наследие феодального общества всем только вредит. Она незаслуженно выставляет одних людей лучше и интереснее других.
Какая разница, что Меер Амшель и Нейтан Ротшильд не были моими предками, если они все равно умерли до моего рождения?
Они не смогли бы оказать на меня большее влияние, чем они оказали. Родство может отразиться на наследстве, но во всех вопросах кроме финансов, истории предков значат гораздо меньше, чем может показаться. Да, они могут влиять на формирование личности, могут формировать определенные взгляды, но точно так же могут влиять истории совершенно незнакомых людей.
Некоторые люди считают, что они обязаны «чтить память предков». Но почему? Разве они подписывали обязательства при рождении? Почему я должна чтить память человека, который жил задолго до меня, просто потому, что у меня есть его гены? Почему он должен быть для меня важнее другого человека, который тоже жил много лет назад и с которым у меня гораздо больше общего?
Да, некоторые люди чувствуют гордость за своих предков – но почему я могу гордиться и восхищаться только теми людьми, с кем меня связывает биологическое родство? Разве от этого их достижения становятся моими достижениями?
Некоторые люди, наоборот, стыдятся своих предков. Но проблема в том, что они их не выбирали, и они не совершали их проступков. Я не ответственна за ошибки Ротшильдов точно так же, как я не ответственна за ошибки моих предков или моих родителей. Я ответственна только за свои ошибки.
Так что к черту родословную! Если у вас интересная родословная, и вы с увлечением ее изучаете – прекрасно. Если вам нравится ходить на акции вроде Бессмертного Полка, или рассказывать всем о своих героических предках – это ваше дело. Интерес к предкам ничуть не лучше и не хуже любого другого безобидного интереса, но он не делает вас особенными, и не отдает вам чужие заслуги. Предки могли оказать влияние на вас, но не надо думать, что истории предков обязательно должны оказывать на людей какое-то влияние. Все люди разные. Все семьи разные. Иногда истории чужих семей оказываются ближе «своих». Иногда людям не интересны и не близки любые истории из жизни прошлых поколений.
Иногда люди могут принадлежать к той же социальной среде, что и их предки, иногда – нет.
Иногда люди могут продолжать дело предков, иногда – нет.
Некоторые люди ничего не знают о своих предках. Другие знают историю многих поколений своей семьи.
И все это совершенно нормально.
Кровное родство с людьми, которые жили много лет назад, значит очень мало, потому что мы – не наши предки. Мы даже не те, кто кажется нам ближе предков. Мы – это мы.
Воспоминания о прошлом очень редко кажутся мне приятными. Они либо недостаточно яркие, либо слишком болезненные. Но когда несколько недель назад я листала в магазине книгу Рут Сэмуэлс «Еврейская история», то впервые за долгое время почувствовала странное ощущение – я словно попала домой. Глава «Англия: Ротшильды и Монтефиоре» оказалась воплощением всего того, что я хотела бы прочесть в подростковом возрасте. Эта глава произвела на меня такое сильное впечатление, что я не просто купила книгу, а стала рассказывать о ней своему психотерапевту, после чего она тоже захотела прочесть эту главу, и попросила меня написать о том, что значат для меня Ротшильды.
Это очень сложный, и одновременно очень простой вопрос. По сути, Ротшильды олицетворяли почти все, что было для меня важно в детстве. И многое из этого мне важно до сих пор.
Меер Амшель Ротшильд родился в конце восемнадцатого века, во Франкфурте на Майне, и вырос в гетто. Как и я, в молодости он подвергался травле за то, кем он являлся. Но он создал один из самых великих банкирских домов в истории. Его семья была первой иудейской семьей, получившей дворянские титулы (причем его дети получили титулы в разных странах). Его дети продолжили его дело, создав банкирские дома в пяти европейских столицах, параллельно создавая одну из самых сильных разведывательных служб своего времени. Например, благодаря этой разведывательной службе сын Меера, Нейтан Ротшильд, узнал о поражении Наполеона в битве при Ватерлоо раньше английского королевского дома.
У Ротшильдов были деньги, титул и информация – фактически, идеальная гарантия безопасности. И реальная возможность повлиять на те события, которые их волновали. И это очень даже неплохо для детей человека, в которого бросали камнями за то, что он еврей.
Сына Нейтана Ротшильда, Лайонел Уолтер Ротшильд, четыре раза избирался в английский парламент, но подавал в отставку, потому что не хотел произносить «христианскую» клятву. В итоге он добился того, что клятву изменили так, что членами парламента могли быть люди нехристианского вероисповедания. Представьте, какое впечатление эта история может произвести на девочку с моим характером, которая хотела стать президентом страны или возглавлять банк, но боялась, что ей этого не позволят из-за ее пола, взглядов и нетипичного поведения.
Мозес Монтефиоре, родственник Нейтана и его партнер по бизнесу, помогал евреям во всем мире – от Англии до Османской Империи, от Российской Империи до Палестины. Он финансировал еврейские общины в разных странах, встречался с монархами и знатными персонами, которые могли улучшить положение евреев, и спасал жертв кровавого навета. Кровавый навет – это ложные обвинения в том, что евреи, якобы, используют кровь младенцев для ритуальных обрядов. Эти ложные обвинения были очень распространены в те времена, и они очень напоминающие мне другие не менее ложные и не менее опасные стереотипы, с которыми до сих пор сталкиваются люди, которые принадлежат к тем же меньшинствам, что и я.
В детстве я смогла найти не так много информации о Монтофиоре, и поэтому не знала кое-что из того, что было сказано в книге Самуэльс, но читая о нем сейчас, я думала о том, до чего его действия похожи на тот идеальный вариант активизма, который я себе представляла. Я бы многое отдала за то, чтобы у меня были связи, деньги и влияние, подобные тем, что были у Монтофиоре, и, как и он, я бы использовала их для того, чтобы уничтожать дискриминирующую меня систему и защищать людей, похожих на меня. А борьба с рабством в английских колониях, в которую Монтофиоре вкладывал деньги, очень напоминает мне мои собственные попытки защитить представителей других дискриминируемых групп.
В моем окружении все явно недолюбливали и даже ненавидели Ротшильдов – мои родственники обвиняли их в том, что в мире до сих пор нет лекарства от рака, винили их в двух мировых войнах и в развале СССР. Более того, мой отец как-то сказал, что Ротшильды являются частью организации, которая правит миром и которой управляет «не человек… возможно инопланетяне, а, возможно, дьявол». И это еще больше объединяло меня с Ротшильдами, потому что обо мне тоже сочиняли абсурдные теории. В школе надо мною издевались за то, кто я, а дома – ненавидели мои взгляды. Мне казалось, что если родители узнают мои настоящие взгляды, я им точно не понравлюсь. Я была гораздо больше похожа на Ротшильдов, чем на них. Мне были гораздо понятнее капиталисты – Ротшильды, чем мои полусоциалистические родственники, которые не могли обезопасить ни себя, ни меня, и строили свои рассуждения на странной морали.
И Ротшильды гораздо сильнее повлияли на меня, чем члены моей семьи. Их история стала моей историей – примерно как некоторые люди могут назвать «своей» историю своей семьи. Ротшильды повлияли на формирование моих взглядов, на то, как я хотела защитить себя от окружающего мира. Их истории давали мне надежду на то, что я смогу прожить жизнь, которую хочу, несмотря на то, что принадлежу к нескольким стигматизированным группам. Моя настоящая семья никогда мне ничего такого не давала.
II. О РОДСТВЕ.
Мне всегда нравились династии, нравились идеи семейной преемственности и традиций. В этой странном интересе есть что-то средневековое, что-то, скорее похожее на мир Вестероса из Игры Престолов, чем на нашу реальность.
Я всегда считала свой интерес к семейным историям чудаковатым и необычным. Я понимала, что родство значит мало, но при этом замечала у себя иррациональный интерес к родству. Со временем я стала замечать, что у других людей этот интерес тоже есть – но они не считают его нелогичным.
Я стала замечать, что многие люди хвастаются подвигами прадедов (которых никогда не знали), и верят, что происхождение делает их особенными.
Иногда происхождение человека влияет на отношение окружающих к этому человеку. Некоторые люди почему-то считают, что люди знатного происхождения должны быть «умнее», чем большинство. Некоторые верят в «семейные черты характера», обусловленные природой, а не воспитанием и культурой. А некоторые до сих пор поддерживают идеи социального дарвинизма, и считают знатные семьи «эволюционно сильнее».
Я встречала подобные взгляды в интернете и в реальной жизни, и они всегда были мне очень неприятны, потому что чем старше я становилась, тем отчетливее понимала, что у меня с моей семьей нет практически ничего общего.
Мне хотелось быть одной из Ротшильдов, потому что мне казалось, что семейные узы что-то значат. Я никогда не идеализировала Ротшильдов. Я знала, что среди них наверняка были гомофобы, эйблисты сексисты и эйджисты (и наверняка есть). Но раз историю семьи считают частью истории человека, пусть лучше историю Ротшильдов считают частью моей истории! К тому же, это было бы гораздо интереснее.
А теперь я поняла, что мне все равно. Я не хочу поддерживать систему, в которой о людях судят по их предкам. Это наследие феодального общества всем только вредит. Она незаслуженно выставляет одних людей лучше и интереснее других.
Какая разница, что Меер Амшель и Нейтан Ротшильд не были моими предками, если они все равно умерли до моего рождения?
Они не смогли бы оказать на меня большее влияние, чем они оказали. Родство может отразиться на наследстве, но во всех вопросах кроме финансов, истории предков значат гораздо меньше, чем может показаться. Да, они могут влиять на формирование личности, могут формировать определенные взгляды, но точно так же могут влиять истории совершенно незнакомых людей.
Некоторые люди считают, что они обязаны «чтить память предков». Но почему? Разве они подписывали обязательства при рождении? Почему я должна чтить память человека, который жил задолго до меня, просто потому, что у меня есть его гены? Почему он должен быть для меня важнее другого человека, который тоже жил много лет назад и с которым у меня гораздо больше общего?
Да, некоторые люди чувствуют гордость за своих предков – но почему я могу гордиться и восхищаться только теми людьми, с кем меня связывает биологическое родство? Разве от этого их достижения становятся моими достижениями?
Некоторые люди, наоборот, стыдятся своих предков. Но проблема в том, что они их не выбирали, и они не совершали их проступков. Я не ответственна за ошибки Ротшильдов точно так же, как я не ответственна за ошибки моих предков или моих родителей. Я ответственна только за свои ошибки.
Так что к черту родословную! Если у вас интересная родословная, и вы с увлечением ее изучаете – прекрасно. Если вам нравится ходить на акции вроде Бессмертного Полка, или рассказывать всем о своих героических предках – это ваше дело. Интерес к предкам ничуть не лучше и не хуже любого другого безобидного интереса, но он не делает вас особенными, и не отдает вам чужие заслуги. Предки могли оказать влияние на вас, но не надо думать, что истории предков обязательно должны оказывать на людей какое-то влияние. Все люди разные. Все семьи разные. Иногда истории чужих семей оказываются ближе «своих». Иногда людям не интересны и не близки любые истории из жизни прошлых поколений.
Иногда люди могут принадлежать к той же социальной среде, что и их предки, иногда – нет.
Иногда люди могут продолжать дело предков, иногда – нет.
Некоторые люди ничего не знают о своих предках. Другие знают историю многих поколений своей семьи.
И все это совершенно нормально.
Кровное родство с людьми, которые жили много лет назад, значит очень мало, потому что мы – не наши предки. Мы даже не те, кто кажется нам ближе предков. Мы – это мы.