Источник: Autistic Hoya
Переводчик: Антон ЕгоровПредупреждения: Обсуждение сексуального насилия и эйблизма, в том числе цитаты выживших, и много сексистские и эйблистских фраз.
Представьте, что вас изнасиловали.
Теперь представьте, что первый человек, кому вы рассказали об этом, обвиняет вас в том, что вы неправильно все истолковали.
Вы сошли с ума. Вы безумны. Вы все выдумали. Вы, конечно же, не помните, как все было. Он такой хороший парень. Истинный джентльмен. Он бы никогда такого не сделал. И мы бы здесь никогда не позволили такому случится. Такого здесь не бывает. Вы, должно быть, не в себе. Вам нужна помощь.
В любом случае это точно не было изнасилованием. Не могло быть.
Такая ситуация – не редкость.
Это реальность, с которой сталкиваются многие пережившие изнасилование, – и раса, социальное положение, наличие инвалидности, образование и возраст мало что меняют.
За последние дни по соцсетям разошелся рассказ студентки Колледжа Амхерста Энджи Эпифано о том, как ее изнасиловали, а администрация колледжа оказалась не в состоянии наказать виновных (началось все после статьи на сайте студенческой газеты). Вы также могли прочесть историю об изнасиловании и самоубийстве Лиззи Сиберг, бывшей студентки Университета Нотр-Дам (штат Индиана). В случае Энджи администрация колледжа не только отказалась признавать ее версию событий, предположив, что это было не изнасилование, а просто неудачный сексуальный опыт, – после разговора cо студенческим советником ее принудительно положили в психиатрическую клинику, посчитав, что она не вполне трезво мыслит или недостаточно понимает ситуацию, чтобы выступать с такими обвинениями.
Вот несколько цитат из статьи, ссылка на которую была выше. Начну с рассказа Энджи…
В конце концов я дошла до предела и, отчаявшись, начала посещать студенческого советника по проблеме сексуального насилия. Если кратко, то мне сказали: «Нет, поменять общежитие вы не можете, сейчас слишком много студентов. Предъявлять обвинения бессмысленно, он скоро закончит колледж, мы мало что можем сделать. А вы УВЕРЕНЫ, что это было изнасилование? Возможно, это было просто неудачный сексуальный опыт… Лучше всего вам простить его и забыть.
Как прикажете забыть худшую ночь своей жизни?
И дальше.
Она начала трещать о правилах, установленных Администрацией в отношении выписки студентов из психиатрической клиники. Чтобы студентам разрешили вернуться в колледж, они должны побыть под родительским контролем – нужно удостовериться, что они не начнут снова принимать наркотики (наиболее частая причина помещения в клинику). Это значит, что один из родителей останавливается в отеле около кампуса и следует по пятам за своим ребенком две недели – период, после которого можно гарантировать, что ребенок «чист».
– А так как у вас нет родителей…
Замявшись, она умолкла и уставилась в левый верхний угол столовой.
…
Я запаниковала.
Это значит, что меня заперли в клинике навечно? Господи, нет, я этого не вынесу! Я же не сумасшедшая!
Меня охватили клаустрофобия и паранойя, я затравленно озиралась. Мои глаза встретили взгляд соседки по палате. Она смотрела на меня с тревогой: что с тобой?
Комната перестала вращаться, стены вернулись на свои места, я снова могла дышать, и теперь во мне вскипала злость. Я выложила ей все как на духу. Я расскажу тебе. Меня изнасиловали в их общежитии. У меня был нервный срыв, потому что я не больше не чувствовала себя в безопасности на территории колледжа и не могла перестать думать об этом. Они говорят, что в подобных ситуация нужно обращаться в консультационный центр, и я пошла туда и рассказала, что со мной произошло. Они решили, что меня нужно положить в больницу. А теперь они не разрешают мне вернуться в колледж? Они разрешают насильникам находиться в студгородке, а изнасилованной девушке – нет? Девушке, которая не сделала ничего плохого.
И позже, когда Энджи выпустили из клиники.
Какой смысл был оставаться в Амхерсте? Я не покидала кампус 11 месяцев, с каждым день мне было все тяжелее, и сил почти не осталось. Едва мне становилось лучше, я встречала моего декана, и на меня вновь накатывала депрессия. Ее замечания напоминали мне, что в глазах администрации я была самым никчемным человеком на свете: бедная сиротка, изучающая гуманитарные науки, уроженка Глубокого Юга, которая обязана быть в каждом вузе. Я была грязной, достойной всяческого осуждения и, вероятно, сумасшедшей.
В итоге она решила оставить Амхерст.
Я почти не сомневалась в том, что хочу бросить колледж, и решила сходить в «Центр юридической помощи жертвам насилия». Эту бостонскую юридическую фирму, работающую на безвозмездной основе, мне порекомендовали несколькими неделям ранее на группе поддержки для переживших насилие. Первый же разговор в Центре раскрыл мне глаза. Амхерст? Да, к сожалению, я знаю о нем даже слишком хорошо. Я был там много раз, обсуждал с администрацией их отношение к пережившим насилие. Наша юридическая фирма пытается повлиять на них, но они не признают свои ошибки и ничего не хотят менять.
В Амхерсте почти 1800 студентов, за прошедший год на территории колледжа было совершено минимум десять изнасилований. Советник по проблеме сексуального насилия рассказывает, что за последние пятнадцать лет там было выявлено несколько серийных насильников, каждый из которых изнасиловал более пяти девушек. Наказание для насильников даже менее строгое, чем для тех, кто попался на воровстве. Переживших насилие часто вынуждают взять больничный, насильникам же разрешают продолжать учебу. Если насильник учится на последнем курсе, все наказание часто заключается в том, что диплом ему выдают на два года позже.
В конце концов я сообщила о том, кто меня изнасиловал.
Он закончил колледж с красным дипломом.
История Лиззи столь же страшная.
В каком-то смысле мучения Лиззи не закончились с ее смертью. То, как с тех пор надругались над памятью о ней, – едва ли не большее преступление, чем все, что она рассказала полиции, – и шокирует гораздо сильнее, потому что это был не бездумный поступок молокососа, о котором он пожалел уже через минуту, а сознательные действия, совершенные взрослыми людьми, теми самыми людьми, которые так отстаивают моральное превосходство католического учебного заведения. В уставе Университета Нотр-Дам четко прописано: «Университет предан делу поиска и распространения истины ради нее самой». Но в этом случае университет совершил прямо противоположное.
При жизни Лиззи была консервативной и в политике, и в делах личного характера. Новый член Студенческого комитета Республиканской партии, она возглавляла молодежную группу в церковном приходе и открыто говорила о том, что хочет сохранить себя до брака. Но представители университета нарисовали и растиражировали другой портрет мертвой девятнадцатилетней девушки. Незаметно они представили дело так, будто спортсмена оклеветала агрессивная молодая особа, которая солгала в отместку за то, что, когда они впервые были наедине, он отказался заняться с ней сексом.
И Джо Пауэр, адвокат насильника, который и сам закончил Университет Нотр-Дам, «также заявил, что родителям Лиззи вообще не следовало отпускать ее учиться в другой город, потому что «Эффексор» – настолько сильный препарат, что принимающие его должны находится под строгим контролем». (Выписавшая его доктор Клаудия Велке назвала такое описание широкого применяемого антидепрессанта, как и психического состояния Лиззи вплоть до 31 августа 2010 года «абсолютно ложным».) Кроме того, он обвинил написавшего статью репортера в расизме и сказал, что ему стоит писать для Ку-клукс-клана, потому что насильнику случилось быть черным. (Пауэр – белый).
Здесь прослеживается закономерность.
Давайте сравним формы угнетения, почему нет? Давайте скажем, что для изнасилованной белой женщины (и для всех, кто ее поддерживает) обвинить в изнасиловании черного мужчину – это расизм, потому что так вышло, что ее изнасиловал черный. Разве правильно, когда черных или других людей с отличным от белого цветом кожи без достаточных оснований обвиняют в преступлениях только из-за их расы, или когда за преступление одного черного или цветного человека винят всех представителей его расы. Конечно же, нет. Разве правильно, что число цветных молодых людей, которых наша исправительная система отправляет в тюрьмы, настолько превосходит число белых, осужденных за похожие преступления? Это неприемлемо. Разве правильно, что цветные люди сталкиваются с ужасными последствиями расовых предрассудков судебных психологов, а также судей и присяжных, большинство из которых белые. Это отвратительно. Безусловно. Никто не ставит это под сомнение, по крайней мере здесь.
Но не менее подло считать, что белые люди, подвергшиеся насилию, не должны заявлять об этом, если насильник оказался цветным. Это отвратительно, так как получается, что страх сойти (незаслуженно в данном случае) за расиста должен перевешивать желание добиться справедливости. Это отвратительно, так как компрометирует реальную борьбу черных и других цветных людей против расизма и общественного угнетения, используя ее для замалчивания изнасилований. К тому же, адвокат, делающий эти абсурдные обвинения, белый, и все это отдает банальным передергиванием.
Сравнение форм угнетений порочно даже не потому, что никуда не ведет, а потому что никак не помогает в борьбе с самой системой власти и привилегий, которая является первопричиной угнетения.
Интерсекциональность угнетаемых меньшинств выражается не только в том, что представители одной такой группы могут также принадлежать к другим, но и в том, что дискриминация по отношению к одной группе пересекается и перекрывается с дискриминацией других. Но вы не можете работать, закрывшись от всех в бункере. Вы не можете говорить лишь о тех проблемах, которые, как вам кажется, касаются только одной угнетаемой группы, и закрывать глаза на их последствия для других угнетаемых групп. То, что происходит с квир-сообществом, тесно связано с проблемами инвалидов, и людей без документов, и черных, и евреев, и малоимущих. Вы не можете отделить разные виды угнетения, потому что они подпитывают друг друга.
Наше общество поддерживает культуру сексуального насилия – то есть, культуру, в которой изнасилование и другие формы сексуального насилия не только существуют, но и считаются чем-то нормальным, оправдываются, так как взгляды людей и структура общества легитимизируют насилие и даже потворствуют ему. Один из главных элементов культуры сексуального насилия – это обвинение жертвы, широко распространенное убеждение, что жертва сама виновата, так как позволила насилию совершиться. Простейший пример – сценарий «короткой юбки». Если на жертве была «короткая юбка» или любая другая одежда, считающаяся «вызывающей», то это ее вина, потому что она «напрашивалась» на изнасилование. Она «напрашивалась» на то, чтобы на нее обратили внимание.
Но есть и другой, более страшный, вариант обвинения жертвы – вариант, с которым мы, представители сообщества инвалидов, слишком хорошо знакомы.
Слишком часто те, кто перекладывают вину на жертву, берут на вооружение эйблизм, чтобы показать, что жертвы изнасилования либо сами стали причиной совершенного насилия, либо недостаточно адекватны, а значит неспособны понять, имели ли место изнасилование или секс по взаимному согласию. В истории люди, которые имели право насильно помещать другого человека в психиатрическую клинику под предлогом «безумия» или другого психического состояния, которое позволяет объявить человека недееспособным, нередко злоупотребляли своей властью в корыстных интересах или даже для мелкой мести – и наличие у человека психической инвалидности или нарушений развития не играло никакой роли. Сегодня таким способом обеспечивают молчание жертв изнасилования.
Когда вы заявляете, что жертва изнасилования, скорее всего, не в себе, вы не только усиливаете позиции эйблизма – вы используете его, чтобы оправдать насилие и переложить вину на жертву.
Когда вы заявляете, что инвалид, переживший насилие, неспособен дать согласие на сексуальный акт или отказать, вы отрицаете дееспособность этого человека и подразумеваете, что он неспособен принимать решения.
Когда вы акцентируете внимание на том, что инвалид, подвергшийся изнасилованию, немой или был временно признан неговорящим (причины могут быть разные: избирательный мутизм, диссоциативное расстройство или паническая атака), вы не даете жертве рассказать свою историю и ставите под сомнение ее версию событий.
Когда вы заявляете, что жертва изнасилования, скорее всего, не в себе, вы вполне очевидно подразумеваете, что если бы у жертвы действительно были ментальные проблемы или психическая инвалидность, обвинения в изнасиловании вообще не имели бы смысла.
Потому что раз вы не воспринимаете насилие всерьез, когда жертвой стал, по всей видимости, нейротипичный человек без инвалидностей, как могут инвалиды надеяться, что вы отнесетесь серьезно, если изнасилуют их – ведь вы используете предполагаемые психические проблемы и психическую инвалидность, чтобы признать недееспособными и заставить замолчать жертв без инвалидностей?
А с инвалидами тоже такое происходит. Преступления в отношении инвалидов – самая плохо изученная и неисследованная категория преступлений на почве ненависти. И когда инвалиды подвергаются сексуальному насилию, очень просто использовать особенности их инвалидности, чтобы поставить под сомнение обвинения в изнасиловании. Когда люди с интеллектуальной инвалидностью или нарушениями развития становятся жертвами изнасилования, довольно часто их заявления игнорируют, так как считают, что на таких людей нельзя положиться, они не понимают, что такое изнасилование, и тем более не способны выдвигать обвинения против своих насильников. И эта тревожная тенденция – часть порочного круга, в котором насилие над инвалидами не признается в силу их инвалидности, а вина за насилие над людьми без инвалидностей с помощью эйблизма перекладывается на плечи жертвы.
(Несмотря на то, что криминальные драмы на телевидении и в кино убеждают вас, что люди с ментальными проблемами и психическими инвалидностями часто становятся насильниками и убийцами, гораздо чаще такие люди оказываются жертвами подобных преступлений, а не преступниками.)
Понимаете, недостаточно выступать против обвинения жертв, при котором переживших насилие называют «безумными» или «сумасшедшими», только потому, что это – сексизм и укрепляет культуру сексуального насилия. Эту опасную тактику нужно критиковать и за вопиющий эйблизм, ведь именно он дает ей основания. Критиковать обвинение жертвы только в контексте сексизма и культуры сексуального насилия - значит упускать из виду интерсекциональность, которая позволяет этой тактике произрастать из эйблистского отношения к инвалидам (и в частности к людям с ментальными проблемами и психическими инвалидностями) как к недееспособным, слишком чувствительным и ничего не понимающим. К тому же, это способствует укоренению особенно жестокой формы эйблизма, в которой инвалиды рассматриваются как недолюди и, больше того, насилие в отношении нас не считается чем-то таким же ужасным, как и в отношении людей без инвалидности.
Простой поиск в Google «интеллектуальная инвалидность изнасилование обвинения не предъявлены» дает более полумиллиона результатов. Инвалиды гораздо чаще становятся жертвами жестоких преступлений, в том числе сексуального характера, из-за эйблисткого отношения к инвалидам (и особенно к людям с интеллектуальной инвалидностью и нарушениями развития) как к очень уязвимым, легковерным, не способным рассказать о преступлениях, жертвами которых они стали. Вопиющий пример эйблизма – случай, когда мужчина, обвинявшийся в изнасиловании неговорящей женщины с церебральным параличом и интеллектуальной инвалидностью, был освобожден, так как Верховный суд штата Коннектикут постановил, что, вопреки значительной ограниченности в движении, она могла бы выразить протест против сексуального контакта, укусив или ударив своего насильника, – хотя оба этих действия ей физически недоступны. (Смотрите статью Джонсона в источниках ниже.) Потребовав от инвалида такой активной защиты от нападения, в то время как многие люди без инвалидности (или без физической инвалидности), подвергшиеся насилию, также не смогли оказать сопротивления в силу разнообразных причин (шок, травма, связывание, страх или прямая угроза нападавшего) и далеко не всегда были обвинены в неоказании сопротивления, суд фактически постановил, что закон допускает изнасилование людей с физической инвалидностью и ограничениями в движении.
В конце концов, раз мы не оказываем сопротивления, значит мы сами этого хотели.
Эйблизм и сексизм ужасны и по отдельности. А вместе? Это опасная сила, способная освобождать и оправдывать насильников, заставлять молчать жертв и ставить под сомнение их показания, лишая человеческого достоинства миллионы инвалидов и делая возможным – и в правовом, и в социальном контексте – новые случаи сексуального насилия.
Источники на английском языке
Epifano, A. (2012, October 17). An account of sexual assault at Amherst College. The Amherst Student. 142(6).
Henneberger, M. (2012, March 26). Reported sexual assault at Notre Dame campus leaves more questions than answers. National Catholic Reporter.
Johnson, J. (2012, October 2). Man convicted of sex assault on disabled woman freed - court: she could have communicated dissent. Newser.