(Эта статья написана мною к фестивалю КвирФест для тематического сборника "Видеть невидимое")
1.
Меня зовут Айман. Я аутистка, мусульманка и лесбиянка. И еще я не принадлежу к русской культуре, я ее не понимаю, несмотря на то, что большинство людей считают русскую культуру «моей». Мое восприятие культуры проявляется в мелочах, в вещах, которые кажутся на первый взгляд несущественными, но оно очень явно определяет меня в «иностранцы».
2.
Мои отличия почти незаметны со стороны.
Люди не подозревают о моей сексуальной ориентации. Я не похожа на стереотипных лесбиянок «буч» и «фем», о которых иногда говорят в ЛГБТ-сообществе, и на маскулинных женщин, о которых при слове «лесбиянка» вспоминают люди поколения моей матери.
Я родилась в консервативной православной семье. У меня были серьезные психические проблемы, возникшие на религиозной почве, и вначале я боялась даже подумать об уходе из христианства. Переход в ислам дался мне очень нелегко, и он многое для меня значит. Но люди этого не видят. Ислам влияет скорее на мое мировоззрение, чем на мою внешность, манеру одеваться или манеру говорить.
К тому же я не выгляжу, как типичная мусульманка: у меня русые волосы, светлая кожа и я говорю без акцента. Я не веду себя так, как, по мнению большинства, должна вести себя мусульманка. Я слушаю металл, много говорю о политике и о правах человека и чаще всего ношу европейскую одежду.
Моя национальная идентичность скорее американская.
Я выбрала ее сама. И, одновременно, я ее не выбирала.
Я никогда не понимала культуру своей семьи. Я не копировала общепринятые стереотипы и нормы поведения, глядя на своих родителей и других взрослых, если цели этого поведения были мне непонятны, а стереотипы не близки. Наверное, вы видели, как маленькие котята повторяют поведение за мамой - кошкой, а дети во всем копируют родителей? Так вот, у меня, как и у многих аутичных детей, этот механизм подражания был развит слабо.
Слова окружающих о том, что люди, с которыми я живу в одной квартире (даже если они мои родители), должны определять то, как я мыслю, казались мне бессмысленной абстракцией, практически магией.
И дело не только в этом. Я не замечала особенностей постсоветской культуры. Тогда я еще не знала в чем дело. А дело было в том, что я практически не замечала невербальные сигналы и оттеночные значения в речах других людей. Я не могла «считывать» культуру тех, кто находится рядом со мной. Поэтому я не могла ее понять.
Я читала книги, где все было написано более понятно. Я смотрела фильмы. Я искала информацию на интересующую меня тему, и у меня формировалась своя собственная культура, основанная на том, что я могу понять, и на том, что мне ближе. Эта культура формировалась из культуры всего человечества: из всех фактов, которые я знала и которые я могла осмыслить, основываясь на своих знаниях. В этой культуре было то, чего не было в моей семейной, православной постсоветской культуре, и то, что в моей семье казалось неправильным. В ней было то, о чем мы дома не говорили, и о чем я узнала из книг, и то, до чего я додумалась сама. Я не выбирала свою культуру, так же, как ее не выбирали вы. Она сформировалась сама. Но ее элементы были результатом моего осознанного выбора.
Позже я стала понимать, что моя культура удивительно похожа на американскую. Что мне легко понимать американские культурные особенности в книгах и фильмах, даже те, которые кажутся дикими большинству моих знакомых. И что мне проще общаться с американцами, чем с русскими. Так у меня появилось некое подобие культурной идентичности.
У меня есть еще одна идентичность, которая, вероятно, отразилась на всех остальных.
Это аутизм, который определят меня практически полностью. Я не могу отделить от него свои личные особенности, потому что аутизм влияет на все. Он влияет на то, как я общаюсь с людьми и воспринимаю общение, как я отношусь к своим интересам, как на меня действуют окружающие меня звуки и цвета, что помогает мне расслабиться и чем я интересуюсь. Поэтому мне кажутся такими дикими идеи о «лечении аутизма». Ведь если убрать из меня аутизм, то что останется от меня? Когда мне говорят, что аутичные люди были бы счастливее без аутизма, я слышу только, что эти люди считают, что я была бы счастливее, если бы меня никогда не было.
Но чаще всего я слышала подобное от людей, которые практически ничего не знают об аутизме. Эти люди судят о том, что значит быть аутистом, даже не зная, в чем это проявляется. Чаще всего они даже не знают, почему аутичных девочек диагностируют в пять раз реже, чем мальчиков. Нас диагностируют реже потому, что все первые книги об аутизме были основаны на наблюдениях за контрольными группами, в которые входили в основном мальчики, а у большинства мальчиков аутизм проявляется не так, как у большинства девочек. Мой аутизм проявляется по «женскому типу», как и у большинства аутичных девочек. А это значит, что я снова оказываюсь невидимой.
3.
Если ты принадлежишь сразу к нескольким меньшинствам, тебе не избежать неправильных предположений. Особенно если ты нетипичный представитель этих меньшинств.
4.
Гомосексуальность в нашей семье была немыслимой. Мой отец называл гомосексуальность «содомией». Когда в США легализовали однополые браки, он предрекал великий экономический кризис, который окончательно сломает американскую экономику. Он говорил о Греции и Риме, которые «пали из-за геев».
Этот разговор произошел за несколько месяцев до того, как я окончательно приняла свою гомосексуальность. Я боялась говорить об этом родителям. После камин-аута я боялась идти к ним домой. Я не знала, каких последствий мне стоит ожидать. Я уже была готова к разрыву отношений. Но все прошло гораздо более гладко, чем мне казалось. Похоже, отец вообще не принял мои слова всерьез.
Мне следовало этого ожидать, ведь я сталкивалась с подобным всю свою жизнь. Отрицание – один из самых распространенных видов неправильных предположений.
Это самый первый вид неправильных предположений, с которым я столкнулась, потому что он буквально пронизывал всю мою семейную жизнь.
Глядя на меня, родители видели совершенно другого ребенка – того ребенка, которого они хотели бы перед собой видеть. Они видели перед собой русскую православная девочку, которой я никогда не была. Точнее, долгие годы я была православной. Но хотя я была русской по происхождению, я никогда не была ею в культурном смысле этого слова. Родители этого, разумеется, не замечали. Они говорили о всяких вещах, которые, якобы, должны мне быть понятнее и ближе, потому что я «русская». Напрасно я говорила о том, что мне это не близко. Напрасно я говорила о том, что мне понятнее совершенно другие взгляды и традиции. Мои слова игнорировались.
Мой аутизм родители тоже не замечали. В школе они говорили учителям о том, что я «необычный ребенок», а дома винили во всем меня. Они ругали меня за проблемы с общением, из-за которых меня травили в школе и из-за которых мне хотелось умереть. Они обвиняли меня в проблемах с планированием, из-за которых я ничего не успевала, от чего у меня начинались панические атаки. Они не верили, что я могу не слышать их голос, когда вокруг шумно. Они списывали то, что я странно хожу, не смотрю в глаза и бегаю туда-сюда по комнате, чтобы успокоиться, на «распущенность». Они часто говорили, что я какая-то странная, но не могли объяснить мне, что со мной не так. Я требовала точных объяснений, но я так и не смогла их получить.
Я получила эти объяснения вместе с аутичным диагнозом, в который они тоже в самом начале не хотели верить. Потребовалось несколько лет и уйма статей, прочитанных моей матерью, чтобы они его приняли.
***
Родители не могли мне помочь из-за своих неправильных представлений обо мне. Неправильные предположения – это то, что больше всего мешало мне все эти годы.
5.
В своей жизни я очень часто сталкивалась с подобным. Обычно людям хватает нескольких минут на то, чтобы на основании моей внешности сделать выводы о моей сексуальной ориентации, нейротипе, религии и культурной принадлежности.
Чаще всего их выводы оказываются неверными.
Как и мои родители, другие люди не хотят замечать свои ошибки, даже если я прямо указываю на них.
- Ты слишком нормальная для того, чтобы быть аутисткой. Зачем ты придумываешь себе всякие болезни? – спрашивают они, даже если до этого я специально предупредила их о том, что не считаю аутизм болезнью.
Обычно так говорят те, кто ни разу не читал критериев диагностики.
- Ты не похожа на лесбиянку, – говорят они, имея в виду, что я недостаточно «маскулинная».
Обычно так говорят те, кто не понимает, что гендерное выражение не является указанием на сексуальную ориентацию.
- Конечно же, у тебя советская культура! У всех у нас советская культура, ведь мы впитали ее даже из наших мультфильмов. Там столько неявных «советских» намеков и интонаций! – говорят мне те, кто забывает, что в детстве я не умела распознавать эти самые намеки и интонации.
Почему-то люди думают, что знают, кто я такая, лучше меня самой.
Неправильные предположения возникают потому, что люди не хотят слушать.
6.
Иногда они отрицают мой опыт из лучших побуждений.
Один из врачей сказал моей матери, что заметил у меня «аутичные черты» (так в СССР часто называли мой диагноз – синдром Аспергера), но не стал говорить мне это в лицо, чтобы я не чувствовала себя «ненормальной».
Один из моих близких родственников пытался «утешить» меня тем, что я еще «смогу понять свою культуру». А один из прохожих на улице советовал мне «вернуться к русским корням».
Многим моим ЛГБТ- знакомым советовали сходить к психотерапевту, чтобы стать «нормальными». Люди были уверены, что ЛГБТ-люди страдают от своей сексуальной ориентации и гендерной идентичности. Даже если сами ЛГБТ-люди утверждали обратное.
Некоторые мои ЛГБТ-знакомые думают, что мне стало бы лучше, если бы я перестала верить в Бога.
Неправильные предположения заключаются в том, что люди думают, что мне будет лучше, если я стану кем-то другим. Они заключаются в том, что люди думают, что я страдаю, будучи собой.
7.
Некоторые люди в ЛГБТ-сообществе называют ислам «религией дьявола». Один из моих ЛГБТ-знакомых говорил мне это прямо в лицо, не зная о том, что я собираюсь принять ислам.
Я слышала гомофобные шутки моих старых знакомых, и я слышала их призывы «пересажать всех пи*ов».
Они и не подозревали, что рядом с ними находится лесбиянка.
Я слышала и читала, как люди без инвалидности призывают отвезти нас всех «на один большой остров и там бросить», потому что мы «никому не нужны, кроме своих родителей». Я слышала и читала о том, что всех аутичных людей считают неспособными мыслить, неспособными чувствовать или неспособными принимать самостоятельные решения.
Люди, которые писали и говорили такое, не думали о том, что их слова услышит или прочтет аутист. (Более того, глядя на меня, они бы никогда не подумали, что я аутист).
В этом заключается одна из главных опасностей речей ненависти. Люди, которые никогда бы не сказали подобные вещи в лицо тем, кого они «недолюбливают», говорят их, не зная, кто находится перед ними.
Возможно, именно поэтому я почти везде чувствую себя инопланетянкой.
И, возможно, именно поэтому так много людей склонны ненавидеть – для них те, кого они ненавидят, действительно являются инопланетянами, не такими, какие бывают в большинстве фантастических книг, а инопланетянами из некоторых компьютерных игр, которые могут только все портить, и которых надо убивать. Они не думают, что мы можем быть их друзьями, коллегами или товарищами по активизму.
Неправильные предположения возникают потому, что люди думают, что они могут узнать все по внешности человека.
Неправильные предположения возникают потому, что люди начинают ненавидеть тех, о ком они ничего не знают.
8.
Я принадлежу к четырем категориям, о которых в России (и в Украине, из которой я родом), существует слишком много мифов.
Я живу с осознанием того, что хотя бы по одной из этих категорий подавляющее большинство людей желает мне смерти.
Я уже к этому привыкла.
И все-таки я не могу к этому привыкнуть.
Не могу к этому привыкнуть до конца. Я не сильно боюсь за свою безопасность – иначе я бы не стала заниматься ЛГБТ-активизмом и аутичным активизмом.
Но иногда эмоции бывают слишком сильные.
Например, когда бывший поклонник моего блога об аутизме желает мне изнасилования за то, что я лесбиянка.
Или когда мама, которая, как мне казалось, знает меня достаточно хорошо, чтобы не делать подобных предположений, начинает бояться того, что я собираюсь вступить в ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная на территории Российской Федерации).
Или когда человек, с которым я переписывалась около года, считает, что, приняв ислам, я стала опасна для своей девушки.
Или когда моя хорошая знакомая пишет мне о том, что я не имею права заявлять, что аутизм не является болезнью, потому что большинство врачей думает иначе.
Или когда мой дедушка говорит о том, что в США живут одни бандиты.
Я старалась не обращать внимание на подобные заявления, но не смогла.
Это вызывает слишком неприятные ассоциации.
Неприятные ассоциации вызывают и случайные призывы к насилию по отношению ко всем категориям людей, к которым я принадлежу. И оправдание убийств мусульман, аутичных людей и гомосексуалов, на которые я натыкаюсь слишком часто.
Все эти призывы к насилию и мысли о том, что я опасна, возникают из-за неправильных предположений.
9.
Меня зовут Айман. Я аутистка. Я мусульманка. Я американка. И я лесбиянка.
Меня это вполне устраивает. Мне не надо, чтобы меня жалели, защищали или пытались исправить.
Мне надо только, чтобы вы перестали пытаться меня переделать и чтобы вы избавились от своих неправильных предположений. Потому что именно они, а не моя сексуальная ориентация, нейротип, национальная идентичность или религия представляют для меня реальную угрозу. Эти неправильные предположения могут убить. Они уже стали причиной смерти слишком многих людей. И слишком многим сломали жизнь. Именно поэтому я пишу о них.
_____
Подробнее вы можете почитать о моей культуре в этих статьях.
1) Культура и нейроотличия
2) Моя культура. Очень личная история
3) Культурная принадлежность или специальный интерес?
4) Когда вам говорят, что ваш опыт - "дерьмо"
1.
Меня зовут Айман. Я аутистка, мусульманка и лесбиянка. И еще я не принадлежу к русской культуре, я ее не понимаю, несмотря на то, что большинство людей считают русскую культуру «моей». Мое восприятие культуры проявляется в мелочах, в вещах, которые кажутся на первый взгляд несущественными, но оно очень явно определяет меня в «иностранцы».
2.
Мои отличия почти незаметны со стороны.
Люди не подозревают о моей сексуальной ориентации. Я не похожа на стереотипных лесбиянок «буч» и «фем», о которых иногда говорят в ЛГБТ-сообществе, и на маскулинных женщин, о которых при слове «лесбиянка» вспоминают люди поколения моей матери.
Я родилась в консервативной православной семье. У меня были серьезные психические проблемы, возникшие на религиозной почве, и вначале я боялась даже подумать об уходе из христианства. Переход в ислам дался мне очень нелегко, и он многое для меня значит. Но люди этого не видят. Ислам влияет скорее на мое мировоззрение, чем на мою внешность, манеру одеваться или манеру говорить.
К тому же я не выгляжу, как типичная мусульманка: у меня русые волосы, светлая кожа и я говорю без акцента. Я не веду себя так, как, по мнению большинства, должна вести себя мусульманка. Я слушаю металл, много говорю о политике и о правах человека и чаще всего ношу европейскую одежду.
Моя национальная идентичность скорее американская.
Я выбрала ее сама. И, одновременно, я ее не выбирала.
Я никогда не понимала культуру своей семьи. Я не копировала общепринятые стереотипы и нормы поведения, глядя на своих родителей и других взрослых, если цели этого поведения были мне непонятны, а стереотипы не близки. Наверное, вы видели, как маленькие котята повторяют поведение за мамой - кошкой, а дети во всем копируют родителей? Так вот, у меня, как и у многих аутичных детей, этот механизм подражания был развит слабо.
Слова окружающих о том, что люди, с которыми я живу в одной квартире (даже если они мои родители), должны определять то, как я мыслю, казались мне бессмысленной абстракцией, практически магией.
И дело не только в этом. Я не замечала особенностей постсоветской культуры. Тогда я еще не знала в чем дело. А дело было в том, что я практически не замечала невербальные сигналы и оттеночные значения в речах других людей. Я не могла «считывать» культуру тех, кто находится рядом со мной. Поэтому я не могла ее понять.
Я читала книги, где все было написано более понятно. Я смотрела фильмы. Я искала информацию на интересующую меня тему, и у меня формировалась своя собственная культура, основанная на том, что я могу понять, и на том, что мне ближе. Эта культура формировалась из культуры всего человечества: из всех фактов, которые я знала и которые я могла осмыслить, основываясь на своих знаниях. В этой культуре было то, чего не было в моей семейной, православной постсоветской культуре, и то, что в моей семье казалось неправильным. В ней было то, о чем мы дома не говорили, и о чем я узнала из книг, и то, до чего я додумалась сама. Я не выбирала свою культуру, так же, как ее не выбирали вы. Она сформировалась сама. Но ее элементы были результатом моего осознанного выбора.
Позже я стала понимать, что моя культура удивительно похожа на американскую. Что мне легко понимать американские культурные особенности в книгах и фильмах, даже те, которые кажутся дикими большинству моих знакомых. И что мне проще общаться с американцами, чем с русскими. Так у меня появилось некое подобие культурной идентичности.
У меня есть еще одна идентичность, которая, вероятно, отразилась на всех остальных.
Это аутизм, который определят меня практически полностью. Я не могу отделить от него свои личные особенности, потому что аутизм влияет на все. Он влияет на то, как я общаюсь с людьми и воспринимаю общение, как я отношусь к своим интересам, как на меня действуют окружающие меня звуки и цвета, что помогает мне расслабиться и чем я интересуюсь. Поэтому мне кажутся такими дикими идеи о «лечении аутизма». Ведь если убрать из меня аутизм, то что останется от меня? Когда мне говорят, что аутичные люди были бы счастливее без аутизма, я слышу только, что эти люди считают, что я была бы счастливее, если бы меня никогда не было.
Но чаще всего я слышала подобное от людей, которые практически ничего не знают об аутизме. Эти люди судят о том, что значит быть аутистом, даже не зная, в чем это проявляется. Чаще всего они даже не знают, почему аутичных девочек диагностируют в пять раз реже, чем мальчиков. Нас диагностируют реже потому, что все первые книги об аутизме были основаны на наблюдениях за контрольными группами, в которые входили в основном мальчики, а у большинства мальчиков аутизм проявляется не так, как у большинства девочек. Мой аутизм проявляется по «женскому типу», как и у большинства аутичных девочек. А это значит, что я снова оказываюсь невидимой.
3.
Если ты принадлежишь сразу к нескольким меньшинствам, тебе не избежать неправильных предположений. Особенно если ты нетипичный представитель этих меньшинств.
4.
Гомосексуальность в нашей семье была немыслимой. Мой отец называл гомосексуальность «содомией». Когда в США легализовали однополые браки, он предрекал великий экономический кризис, который окончательно сломает американскую экономику. Он говорил о Греции и Риме, которые «пали из-за геев».
Этот разговор произошел за несколько месяцев до того, как я окончательно приняла свою гомосексуальность. Я боялась говорить об этом родителям. После камин-аута я боялась идти к ним домой. Я не знала, каких последствий мне стоит ожидать. Я уже была готова к разрыву отношений. Но все прошло гораздо более гладко, чем мне казалось. Похоже, отец вообще не принял мои слова всерьез.
Мне следовало этого ожидать, ведь я сталкивалась с подобным всю свою жизнь. Отрицание – один из самых распространенных видов неправильных предположений.
Это самый первый вид неправильных предположений, с которым я столкнулась, потому что он буквально пронизывал всю мою семейную жизнь.
Глядя на меня, родители видели совершенно другого ребенка – того ребенка, которого они хотели бы перед собой видеть. Они видели перед собой русскую православная девочку, которой я никогда не была. Точнее, долгие годы я была православной. Но хотя я была русской по происхождению, я никогда не была ею в культурном смысле этого слова. Родители этого, разумеется, не замечали. Они говорили о всяких вещах, которые, якобы, должны мне быть понятнее и ближе, потому что я «русская». Напрасно я говорила о том, что мне это не близко. Напрасно я говорила о том, что мне понятнее совершенно другие взгляды и традиции. Мои слова игнорировались.
Мой аутизм родители тоже не замечали. В школе они говорили учителям о том, что я «необычный ребенок», а дома винили во всем меня. Они ругали меня за проблемы с общением, из-за которых меня травили в школе и из-за которых мне хотелось умереть. Они обвиняли меня в проблемах с планированием, из-за которых я ничего не успевала, от чего у меня начинались панические атаки. Они не верили, что я могу не слышать их голос, когда вокруг шумно. Они списывали то, что я странно хожу, не смотрю в глаза и бегаю туда-сюда по комнате, чтобы успокоиться, на «распущенность». Они часто говорили, что я какая-то странная, но не могли объяснить мне, что со мной не так. Я требовала точных объяснений, но я так и не смогла их получить.
Я получила эти объяснения вместе с аутичным диагнозом, в который они тоже в самом начале не хотели верить. Потребовалось несколько лет и уйма статей, прочитанных моей матерью, чтобы они его приняли.
***
Родители не могли мне помочь из-за своих неправильных представлений обо мне. Неправильные предположения – это то, что больше всего мешало мне все эти годы.
5.
В своей жизни я очень часто сталкивалась с подобным. Обычно людям хватает нескольких минут на то, чтобы на основании моей внешности сделать выводы о моей сексуальной ориентации, нейротипе, религии и культурной принадлежности.
Чаще всего их выводы оказываются неверными.
Как и мои родители, другие люди не хотят замечать свои ошибки, даже если я прямо указываю на них.
- Ты слишком нормальная для того, чтобы быть аутисткой. Зачем ты придумываешь себе всякие болезни? – спрашивают они, даже если до этого я специально предупредила их о том, что не считаю аутизм болезнью.
Обычно так говорят те, кто ни разу не читал критериев диагностики.
- Ты не похожа на лесбиянку, – говорят они, имея в виду, что я недостаточно «маскулинная».
Обычно так говорят те, кто не понимает, что гендерное выражение не является указанием на сексуальную ориентацию.
- Конечно же, у тебя советская культура! У всех у нас советская культура, ведь мы впитали ее даже из наших мультфильмов. Там столько неявных «советских» намеков и интонаций! – говорят мне те, кто забывает, что в детстве я не умела распознавать эти самые намеки и интонации.
Почему-то люди думают, что знают, кто я такая, лучше меня самой.
Неправильные предположения возникают потому, что люди не хотят слушать.
6.
Иногда они отрицают мой опыт из лучших побуждений.
Один из врачей сказал моей матери, что заметил у меня «аутичные черты» (так в СССР часто называли мой диагноз – синдром Аспергера), но не стал говорить мне это в лицо, чтобы я не чувствовала себя «ненормальной».
Один из моих близких родственников пытался «утешить» меня тем, что я еще «смогу понять свою культуру». А один из прохожих на улице советовал мне «вернуться к русским корням».
Многим моим ЛГБТ- знакомым советовали сходить к психотерапевту, чтобы стать «нормальными». Люди были уверены, что ЛГБТ-люди страдают от своей сексуальной ориентации и гендерной идентичности. Даже если сами ЛГБТ-люди утверждали обратное.
Некоторые мои ЛГБТ-знакомые думают, что мне стало бы лучше, если бы я перестала верить в Бога.
Неправильные предположения заключаются в том, что люди думают, что мне будет лучше, если я стану кем-то другим. Они заключаются в том, что люди думают, что я страдаю, будучи собой.
7.
Некоторые люди в ЛГБТ-сообществе называют ислам «религией дьявола». Один из моих ЛГБТ-знакомых говорил мне это прямо в лицо, не зная о том, что я собираюсь принять ислам.
Я слышала гомофобные шутки моих старых знакомых, и я слышала их призывы «пересажать всех пи*ов».
Они и не подозревали, что рядом с ними находится лесбиянка.
Я слышала и читала, как люди без инвалидности призывают отвезти нас всех «на один большой остров и там бросить», потому что мы «никому не нужны, кроме своих родителей». Я слышала и читала о том, что всех аутичных людей считают неспособными мыслить, неспособными чувствовать или неспособными принимать самостоятельные решения.
Люди, которые писали и говорили такое, не думали о том, что их слова услышит или прочтет аутист. (Более того, глядя на меня, они бы никогда не подумали, что я аутист).
В этом заключается одна из главных опасностей речей ненависти. Люди, которые никогда бы не сказали подобные вещи в лицо тем, кого они «недолюбливают», говорят их, не зная, кто находится перед ними.
Возможно, именно поэтому я почти везде чувствую себя инопланетянкой.
И, возможно, именно поэтому так много людей склонны ненавидеть – для них те, кого они ненавидят, действительно являются инопланетянами, не такими, какие бывают в большинстве фантастических книг, а инопланетянами из некоторых компьютерных игр, которые могут только все портить, и которых надо убивать. Они не думают, что мы можем быть их друзьями, коллегами или товарищами по активизму.
Неправильные предположения возникают потому, что люди думают, что они могут узнать все по внешности человека.
Неправильные предположения возникают потому, что люди начинают ненавидеть тех, о ком они ничего не знают.
8.
Я принадлежу к четырем категориям, о которых в России (и в Украине, из которой я родом), существует слишком много мифов.
Я живу с осознанием того, что хотя бы по одной из этих категорий подавляющее большинство людей желает мне смерти.
Я уже к этому привыкла.
И все-таки я не могу к этому привыкнуть.
Не могу к этому привыкнуть до конца. Я не сильно боюсь за свою безопасность – иначе я бы не стала заниматься ЛГБТ-активизмом и аутичным активизмом.
Но иногда эмоции бывают слишком сильные.
Например, когда бывший поклонник моего блога об аутизме желает мне изнасилования за то, что я лесбиянка.
Или когда мама, которая, как мне казалось, знает меня достаточно хорошо, чтобы не делать подобных предположений, начинает бояться того, что я собираюсь вступить в ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная на территории Российской Федерации).
Или когда человек, с которым я переписывалась около года, считает, что, приняв ислам, я стала опасна для своей девушки.
Или когда моя хорошая знакомая пишет мне о том, что я не имею права заявлять, что аутизм не является болезнью, потому что большинство врачей думает иначе.
Или когда мой дедушка говорит о том, что в США живут одни бандиты.
Я старалась не обращать внимание на подобные заявления, но не смогла.
Это вызывает слишком неприятные ассоциации.
Неприятные ассоциации вызывают и случайные призывы к насилию по отношению ко всем категориям людей, к которым я принадлежу. И оправдание убийств мусульман, аутичных людей и гомосексуалов, на которые я натыкаюсь слишком часто.
Все эти призывы к насилию и мысли о том, что я опасна, возникают из-за неправильных предположений.
9.
Меня зовут Айман. Я аутистка. Я мусульманка. Я американка. И я лесбиянка.
Меня это вполне устраивает. Мне не надо, чтобы меня жалели, защищали или пытались исправить.
Мне надо только, чтобы вы перестали пытаться меня переделать и чтобы вы избавились от своих неправильных предположений. Потому что именно они, а не моя сексуальная ориентация, нейротип, национальная идентичность или религия представляют для меня реальную угрозу. Эти неправильные предположения могут убить. Они уже стали причиной смерти слишком многих людей. И слишком многим сломали жизнь. Именно поэтому я пишу о них.
_____
Подробнее вы можете почитать о моей культуре в этих статьях.
1) Культура и нейроотличия
2) Моя культура. Очень личная история
3) Культурная принадлежность или специальный интерес?
4) Когда вам говорят, что ваш опыт - "дерьмо"