Ссылка на первую часть об информационной войне в Донецке.
1.
Недавно я возобновила общение с одной знакомой. Она не верит в существование эйблизма. Она не верит в существование гомофобии. Статистике верить нельзя, а все преступления ненависти – просто единичные случаи.
Я беспокоюсь из-за ерунды, и, конечно же, если бы я хотела, я бы «не брала все это в голову».
Если я из-за чего-то переживаю, значит, это мой выбор.
Моих слов снова недостаточно. Культурное влияние опять сильнее, чем мое.
2.
Почти все мои аутичные знакомые пытались покончить с собой или всерьез задумывались о самоубийстве. Возможно, большинство людей, прочитав это, подумают о том, что мы «сами хотели страдать». Мы не хотели. Все люди хотят быть счастливыми. Никто не хочет страдать.
Возможно, большинство людей подумают, что проблема в нашей природе. Что аутизм – ужасная болезнь. Они не смогут понять, что представители любой дискриминируемой группы чаще переживают депрессию и чаще кончают с собой, чем представители доминирующей группы населения.
Того, что я пишу об этом в своих блогах, недостаточно.
3.
Почти все мои аутичные знакомые подвергались в школе серьезнейшей травле. Об этом никому не известно. Это никому не важно. Об этом не пишут в газетах и не говорят по телевидению, а если пишут и говорят, то в контексте того, что это мы, аутисты, неправильные.
Когда подобной травле подвергались девять черных школьников в школе для белых в городке Литлл-Рок, об этом писал весь мир. Их помнят до сих пор. Им сочувствуют, ведь они были единственными черными детьми в расисткой школе, где все белые. Опыт этих черных детей очень похож на наш, аутичный опыт. Я сама удивлялась насколько, когда читала о Литтл-Роке.
Но что я могу сделать, чтобы привлечь к этому внимание? Того, что делаю я сейчас, недостаточно. Того, что я пишу в своих блогах, недостаточно. Большинство людей никогда этого не прочтет, даже большинство родителей аутичных детей. А если и прочтут, они со мной не согласятся. Потому что доминирующая точка зрения очень не похожа на мою. И потому что нас, аутичных активистов, мало. И пока того, что мы делаем, недостаточно.
4.
Питерский журналист Дмитрий Циликин был убит за то, что он был геем. Убийца просто хотел очистить мир, от таких, как он. И от таких, как я. Он был другом моей хорошей знакомой, и поэтому я стала думать об этом. Потом произошло еще одно очень похожее убийство. Еще один журналист. Тот же сценарий.
Для большинства это будет еще одно «бытовое убийство». И всех статей в ЛГБТ-пабликах будет недостаточно, чтобы убедить людей в обратном.
5.
Апрель. Неделя против гомофобии, трансфобии и бифобии в Санкт-Петербурге. Я провожу свой первый воркошоп. Я говорю об инвалидах в ЛГБТ-сообществе, об аутистах и о борьбе с эйблизмом.
Перед началом воркшопа к нам пришел Тимур Исаев/Булатов. Гомофобный активист, который добился незаконного увольнения нескольких учителей по признаку сексуальной ориентации.
Он пришел даже не к нам, а к нашему окну. Он ходил перед окном, накинув на плечи российский флаг. Когда почти все собрались, он нагнулся к окну и стал нас фотографировать. Мы задернули шторы, и он ушел. Он побоялся зайти.
На своей странице в ВКонтакте он написал о том, что дверь была заперта и его не пустили. Это ложь. Моя девушка пришла позже него, и она вошла. Я была одной из организаторов мероприятия, и я знаю, что его бы впустили.
Его бы впустили, если бы только он попытался войти, а не трусливо бродил вокруг здания с камерой.
Булатов к нам не пришел. Зато он написал о нас в своей группе «Кот-гомофоб». Он написал, что нас было семеро. На самом деле нас было больше двадцати.
Он написал, что это было сборище половых извращенцев. И что встреча была устроена на западные деньги.
Это ложь. Мы собрались в бесплатном помещении, и нам не пришлось тратить деньги на организацию мероприятий. И это была не оргия, а обсуждение на тему инвалидности и создания доступной среды. Мое мероприятие.
Но кого услышат, меня или Булатова? Кому общественность скорее поверит?
Из-за его слов увольняли людей.
А если бы я указала на настоящие злоупотребления конкретного учителя, например, на действия учителя, который чуть не довел своего аутичного ученика до самоубийства. Уволили бы этого учителя? Я сильно в этом сомневаюсь.
Моих слов было бы недостаточно. Зато достаточно слов Булатова, когда вреда детям причинено не было.
6.
День Молчания. Мы должны были проводить флешмоб, во время которого мы бы шли с заклеенными ртами для того, чтобы привлечь внимание к игнорированию преступлений ненависти против ЛГБТ. Мы должны были раздавать людям листовки, в которых было сказано о том, что мы молчим, чтобы нас услышали. В них было простым и понятным языком написано о том, к чему приводит трансфобия и гомофобия. В них была информация об убийствах и нападениях на ЛГБТ-людей – конкретные истории и статистика.
Но нам не дали раздавать эти листовки. Нам даже не разрешили оставлять их в публичных местах, мимо которых мы будем проходить в ходе своей акции. Полицейские сказали, что флешмоб не предполагает раздачу листовок, несмотря на то, что в прошлые годы участникам флешмоба День Молчания разрешали их раздавать.
На этот раз мы могли только пройтись по Невскому проспекту с заклеенными ртами. Только так нам разрешили привлечь внимание к преступлениям ненависти против ЛГБТ. Пройтись по улице с заклеенными ртами. Еще одна попытка заткнуть нам рот.
По сути, без листовок акция не имеет смысла. В центре Питера часто происходят разнообразные мероприятия, в том числе и развлекательные. Маловероятно, что люди с заклеенными ртами настолько заинтересуют прохожих, что большинство из них полезет в интернет, чтобы найти информацию о прошедшей акции.
Некоторые учасники нашего флешмоба решили рискнуть. Запрет на раздачу листовок был вынесен на весьма спорных основаниях, и он, фактически, срывал нашу акцию. Поэтому они решили раздавать листовки тайно, пока полицейские не смотрят в их сторону. Но они понимали, что их, вероятнее всего, арестуют и оштрафуют.
Их было несколько. Тех, кто решил рискнуть. Я не была одной из них. Хотела, но не могла. У меня тогда не было российской регистрации, и само участие в этом мероприятии могло бы грозить мне депортацией, если бы полицейские решили придраться к моим документам.
Я знала тех, кто решил рискнуть. Они были не из тех, кому не на что потратить время и кто ради любопытства хочет посидеть в обезьяннике. И они точно были не из тех, кому не на что тратить деньги.
Мы шли по Невскому проспекту. Нас сопровождала полиция и Булатов. Тот самый Булатов, который писал наглую ложь о моем мероприятии. На этот раз он орал о том, что мы половые извращенцы, махал веником и включал кукарекающую песенку на проигрывателе, который висел у него на шее.
Внезапно полиция набросилась на нас. Кто-то из полицейских заметил, что несколько человек нарушили указ о листовках. Полицейские стали теснить нас к стене. Всех нас.
Один из них попытался схватить меня за руку.
Мне удалось вырываться. Я бежала, срывая со рта скотч.
Я спряталась в ближайшей кофейне. Потом я все-таки решила продолжить шествие с теми, кто остался на свободе. Но это было потом.
А пока господин Булатов радостно орал о том, что «извращенцев арестовывают».
Я посмотрела на него, и мне просто стало противно. Он был трусом. Он ничем не рисковал. Здесь, в центре города, он пропагандировал доминирующую точку зрения. Пожалуй, он никогда бы не стал рисковать так, как рискуют наши. Он даже побоялся прийти на наши предыдущие мероприятия! И он радовался…. Чему? Тому, что тех, кто, несмотря на все запреты, отстаивает права таких же, как они, арестовывают за пустяковое нарушение?
Он был единственным среди нас, кто занимался пропагандой. И он пропагандировал ненависть к угнетаемому меньшинству.
Я знала, что многие с радостью посчитают его борцом за нравственность. Что его услышат, а наших слов снова будет недостаточно.
7.
Моих слов всегда было недостаточно. Того, что я делаю как активистка, недостаточно. И не важно, касается это ЛГБТ-направления или аутичного.
Я – «половая извращенка» и «пятая колонна». Еще я «психически больная», и от этого, по мнению господина Булатова и подобных ему людей, возможно большей части населения страны, я жалкая.
Например, по мнению депутата петербургского Законодательного собрания Виталия Милонова такие, как я даже «не должны иметь никаких прав». Ведь так он говорит о людях с психическими диагнозами?
В России такие высказывания со стороны представителя власти считаются допустимыми. В Украине, правда, тоже.
Гомофобия и трансфобия очень часто переплетена с эйблизмом. В большинстве случаев.
8.
Еще одно апрельское мероприятие.
На этот раз на тему ЛГБТ и политики. Я решила выступить в самом конце.
Я говорила об информационной войне. О том, на что способна информационная война - своими глазами видела это в Донбассе. Еще говорила о том, что информационная война сделала нас, ЛГБТ «иностранными агентами» и «извращенцами» в глазах общества. И мы можем изменить это отношение только с помощью информационной войны.
Но я забыла сказать о главном. То, что, наверное, все итак знают. Но о чем не следует забывать. Ведь если мы будем постоянно помнить об этом, возможно… маловероятно, но возможно, мы поймем, как изменить ситуацию.
Информационная война уже идет. Ее начали против нашей воли, но нам от нее не скрыться. Мы можем только проиграть или победить. Пока мы проигрываем.
И до тех пор, пока мы будем проигрывать в информационной войне, всего, что я делаю, будет недостаточно.
1.
Недавно я возобновила общение с одной знакомой. Она не верит в существование эйблизма. Она не верит в существование гомофобии. Статистике верить нельзя, а все преступления ненависти – просто единичные случаи.
Я беспокоюсь из-за ерунды, и, конечно же, если бы я хотела, я бы «не брала все это в голову».
Если я из-за чего-то переживаю, значит, это мой выбор.
Моих слов снова недостаточно. Культурное влияние опять сильнее, чем мое.
2.
Почти все мои аутичные знакомые пытались покончить с собой или всерьез задумывались о самоубийстве. Возможно, большинство людей, прочитав это, подумают о том, что мы «сами хотели страдать». Мы не хотели. Все люди хотят быть счастливыми. Никто не хочет страдать.
Возможно, большинство людей подумают, что проблема в нашей природе. Что аутизм – ужасная болезнь. Они не смогут понять, что представители любой дискриминируемой группы чаще переживают депрессию и чаще кончают с собой, чем представители доминирующей группы населения.
Того, что я пишу об этом в своих блогах, недостаточно.
3.
Почти все мои аутичные знакомые подвергались в школе серьезнейшей травле. Об этом никому не известно. Это никому не важно. Об этом не пишут в газетах и не говорят по телевидению, а если пишут и говорят, то в контексте того, что это мы, аутисты, неправильные.
Когда подобной травле подвергались девять черных школьников в школе для белых в городке Литлл-Рок, об этом писал весь мир. Их помнят до сих пор. Им сочувствуют, ведь они были единственными черными детьми в расисткой школе, где все белые. Опыт этих черных детей очень похож на наш, аутичный опыт. Я сама удивлялась насколько, когда читала о Литтл-Роке.
Но что я могу сделать, чтобы привлечь к этому внимание? Того, что делаю я сейчас, недостаточно. Того, что я пишу в своих блогах, недостаточно. Большинство людей никогда этого не прочтет, даже большинство родителей аутичных детей. А если и прочтут, они со мной не согласятся. Потому что доминирующая точка зрения очень не похожа на мою. И потому что нас, аутичных активистов, мало. И пока того, что мы делаем, недостаточно.
4.
Питерский журналист Дмитрий Циликин был убит за то, что он был геем. Убийца просто хотел очистить мир, от таких, как он. И от таких, как я. Он был другом моей хорошей знакомой, и поэтому я стала думать об этом. Потом произошло еще одно очень похожее убийство. Еще один журналист. Тот же сценарий.
Для большинства это будет еще одно «бытовое убийство». И всех статей в ЛГБТ-пабликах будет недостаточно, чтобы убедить людей в обратном.
5.
Апрель. Неделя против гомофобии, трансфобии и бифобии в Санкт-Петербурге. Я провожу свой первый воркошоп. Я говорю об инвалидах в ЛГБТ-сообществе, об аутистах и о борьбе с эйблизмом.
Перед началом воркшопа к нам пришел Тимур Исаев/Булатов. Гомофобный активист, который добился незаконного увольнения нескольких учителей по признаку сексуальной ориентации.
Он пришел даже не к нам, а к нашему окну. Он ходил перед окном, накинув на плечи российский флаг. Когда почти все собрались, он нагнулся к окну и стал нас фотографировать. Мы задернули шторы, и он ушел. Он побоялся зайти.
На своей странице в ВКонтакте он написал о том, что дверь была заперта и его не пустили. Это ложь. Моя девушка пришла позже него, и она вошла. Я была одной из организаторов мероприятия, и я знаю, что его бы впустили.
Его бы впустили, если бы только он попытался войти, а не трусливо бродил вокруг здания с камерой.
Булатов к нам не пришел. Зато он написал о нас в своей группе «Кот-гомофоб». Он написал, что нас было семеро. На самом деле нас было больше двадцати.
Он написал, что это было сборище половых извращенцев. И что встреча была устроена на западные деньги.
Это ложь. Мы собрались в бесплатном помещении, и нам не пришлось тратить деньги на организацию мероприятий. И это была не оргия, а обсуждение на тему инвалидности и создания доступной среды. Мое мероприятие.
Но кого услышат, меня или Булатова? Кому общественность скорее поверит?
Из-за его слов увольняли людей.
А если бы я указала на настоящие злоупотребления конкретного учителя, например, на действия учителя, который чуть не довел своего аутичного ученика до самоубийства. Уволили бы этого учителя? Я сильно в этом сомневаюсь.
Моих слов было бы недостаточно. Зато достаточно слов Булатова, когда вреда детям причинено не было.
6.
День Молчания. Мы должны были проводить флешмоб, во время которого мы бы шли с заклеенными ртами для того, чтобы привлечь внимание к игнорированию преступлений ненависти против ЛГБТ. Мы должны были раздавать людям листовки, в которых было сказано о том, что мы молчим, чтобы нас услышали. В них было простым и понятным языком написано о том, к чему приводит трансфобия и гомофобия. В них была информация об убийствах и нападениях на ЛГБТ-людей – конкретные истории и статистика.
Но нам не дали раздавать эти листовки. Нам даже не разрешили оставлять их в публичных местах, мимо которых мы будем проходить в ходе своей акции. Полицейские сказали, что флешмоб не предполагает раздачу листовок, несмотря на то, что в прошлые годы участникам флешмоба День Молчания разрешали их раздавать.
На этот раз мы могли только пройтись по Невскому проспекту с заклеенными ртами. Только так нам разрешили привлечь внимание к преступлениям ненависти против ЛГБТ. Пройтись по улице с заклеенными ртами. Еще одна попытка заткнуть нам рот.
По сути, без листовок акция не имеет смысла. В центре Питера часто происходят разнообразные мероприятия, в том числе и развлекательные. Маловероятно, что люди с заклеенными ртами настолько заинтересуют прохожих, что большинство из них полезет в интернет, чтобы найти информацию о прошедшей акции.
Некоторые учасники нашего флешмоба решили рискнуть. Запрет на раздачу листовок был вынесен на весьма спорных основаниях, и он, фактически, срывал нашу акцию. Поэтому они решили раздавать листовки тайно, пока полицейские не смотрят в их сторону. Но они понимали, что их, вероятнее всего, арестуют и оштрафуют.
Их было несколько. Тех, кто решил рискнуть. Я не была одной из них. Хотела, но не могла. У меня тогда не было российской регистрации, и само участие в этом мероприятии могло бы грозить мне депортацией, если бы полицейские решили придраться к моим документам.
Я знала тех, кто решил рискнуть. Они были не из тех, кому не на что потратить время и кто ради любопытства хочет посидеть в обезьяннике. И они точно были не из тех, кому не на что тратить деньги.
Мы шли по Невскому проспекту. Нас сопровождала полиция и Булатов. Тот самый Булатов, который писал наглую ложь о моем мероприятии. На этот раз он орал о том, что мы половые извращенцы, махал веником и включал кукарекающую песенку на проигрывателе, который висел у него на шее.
Внезапно полиция набросилась на нас. Кто-то из полицейских заметил, что несколько человек нарушили указ о листовках. Полицейские стали теснить нас к стене. Всех нас.
Один из них попытался схватить меня за руку.
Мне удалось вырываться. Я бежала, срывая со рта скотч.
Я спряталась в ближайшей кофейне. Потом я все-таки решила продолжить шествие с теми, кто остался на свободе. Но это было потом.
А пока господин Булатов радостно орал о том, что «извращенцев арестовывают».
Я посмотрела на него, и мне просто стало противно. Он был трусом. Он ничем не рисковал. Здесь, в центре города, он пропагандировал доминирующую точку зрения. Пожалуй, он никогда бы не стал рисковать так, как рискуют наши. Он даже побоялся прийти на наши предыдущие мероприятия! И он радовался…. Чему? Тому, что тех, кто, несмотря на все запреты, отстаивает права таких же, как они, арестовывают за пустяковое нарушение?
Он был единственным среди нас, кто занимался пропагандой. И он пропагандировал ненависть к угнетаемому меньшинству.
Я знала, что многие с радостью посчитают его борцом за нравственность. Что его услышат, а наших слов снова будет недостаточно.
7.
Моих слов всегда было недостаточно. Того, что я делаю как активистка, недостаточно. И не важно, касается это ЛГБТ-направления или аутичного.
Я – «половая извращенка» и «пятая колонна». Еще я «психически больная», и от этого, по мнению господина Булатова и подобных ему людей, возможно большей части населения страны, я жалкая.
Например, по мнению депутата петербургского Законодательного собрания Виталия Милонова такие, как я даже «не должны иметь никаких прав». Ведь так он говорит о людях с психическими диагнозами?
В России такие высказывания со стороны представителя власти считаются допустимыми. В Украине, правда, тоже.
Гомофобия и трансфобия очень часто переплетена с эйблизмом. В большинстве случаев.
8.
Еще одно апрельское мероприятие.
На этот раз на тему ЛГБТ и политики. Я решила выступить в самом конце.
Я говорила об информационной войне. О том, на что способна информационная война - своими глазами видела это в Донбассе. Еще говорила о том, что информационная война сделала нас, ЛГБТ «иностранными агентами» и «извращенцами» в глазах общества. И мы можем изменить это отношение только с помощью информационной войны.
Но я забыла сказать о главном. То, что, наверное, все итак знают. Но о чем не следует забывать. Ведь если мы будем постоянно помнить об этом, возможно… маловероятно, но возможно, мы поймем, как изменить ситуацию.
Информационная война уже идет. Ее начали против нашей воли, но нам от нее не скрыться. Мы можем только проиграть или победить. Пока мы проигрываем.
И до тех пор, пока мы будем проигрывать в информационной войне, всего, что я делаю, будет недостаточно.