Вероника Беленькая: "Почему на Пасху я достала радужный флаг"

Когда я была маленькая, у меня был сильно развит религиозный страх. Например, я боялась некрасиво написать слово «Бог». Меня было очень просто запугать тем, что в определенные дни, например, в Страстную пятницу, нельзя ругаться и развлекаться. Подобные запреты в буквальном смысле могли довести меня до истерики. Я не знала, какие вещи можно считать «развлечениями», а какие нет, и почему определенные вещи, которые я бы никогда не сделала, если бы умер кто-то из моих близких, разрешены в день траура. При этом другие дела, которыми я бы стала заниматься, если бы в моей жизни произошло что-то очень плохое, запрещены. Мне казалось, что очень важно соблюдать все правила, и я ждала четкой инструкции с приложенным объяснением о том, почему данные в этой инструкции действительно угодны Богу. Когда я поняла, что такой инструкции нет, но при этом есть непонятные мне границы и запреты, у меня начался тяжелый обсессивно-компульсивный цикл на религиозной почве. Тогда я не могла переосмыслить распространенные интерпретации отдельных Библейских моментов. Тогда я бы никогда не решилась выйти на Пасху с радужным флагом. Тогда я вообще не стала бы выходить на улицу с радужным флагом. Я даже не могла признаться себе в своей ориентации.

Но я не понимала, почему Бог, который любит всех людей, не любит меня за те проявления моей личности (связанные с нейротипом и сексуальной ориентацией), которые я не выбирала. Я не понимала, что именно плохого в том, что я могу оказаться лесбиянкой или что я не могу перестать думать во время молитвы (а думать я могла только картинками, несмотря на жесткий запрет что-то представлять во время молитвы). Даже если бы я выбрала свои отличия (сама мысль о том, что  я могу выбрать свои отличия, тогда казалась мне кощунственной, ведь я старалась их подавить)… но даже если бы я их выбрала… что тогда? Кому я этим причиняю вред? Почему это противно Иисусу? Чем запрет на гомосексуальность и на то, что нельзя представлять что-то во время молитвы отличается от запрета на поедание многих морепродуктов, который есть в Ветхом Завете?

У меня были только вопросы, и не было ответов. Вместо ответов были только заявления тех, кто невольно смог внушить мне, что я противна Богу. Но в их словах что-то не складывалось. Я не могла понять образ мысли и логику православных богословов и моего отца. В их трактовке Библии было слишком много противоречий.
«Бог не любит боязливых» - и запугивания.
«Возлюби ближнего своего как самого себя» - и обвинения в эгоизме, в которых так много было о том, что себя любить не следует.
«Бог любит всех» - и слова о содомском грехе.
Слова о том, что Бог любит меня и что Бог создал меня, звучали вперемешку со словами о том, что я не должна быть собой, или что я неправильно мыслю, т.е. по сути являюсь неправильной. Зачем Богу создавать неправильного человека? На этот вопрос не было ответа.
Ленность, гордыня, духовная прелесть – такими словами называли мои психические проблемы и следствия безрезультатных попыток переделать себя. Я не знала, что еще я должна сделать, чтобы стать «правильной»…

Потом я поняла, что я просто не должна пытаться принять то, что я принять не могу. Я не должна игнорировать исторические аспекты, касающиеся написания Библии, которые я игнорировать не могу. Я не должна игнорировать научные данные, которые я, опять таки, игнорировать не могу. Я не должна винить себя в психических расстройствах вроде ОКР и депрессии и не должна считать их «духовной прелестью». Потому что я знала, что это не  духовная прелесть, а я не могу не знать того, что я уже знаю. И я должна наконец-то начать думать самостоятельно, как я и хотела всегда – я не должна пытаться «заблокировать» те мысли, которые, по мнению моих «праведных» знакомых, были бы неугодны Богу. Тем более что я все равно не умею этого делать.

Фраза «не бойся», которая часто повторяется в Библии в разных вариациях, перестала быть для меня еще одним поводом для страха. И теперь те, кто пытался с ее помощью пристыдить меня за мои эмоции, больше не смогут использовать ее против меня.

И еще я поняла, что я тоже могу действовать в соответствии со своими представлениями о Боге. Мое понимание Бога не становиться более неправильным только от того, что я не умею о нем говорить. Что даже сейчас, когда я пишу этот текст, я не могу указать в нем прямые цитаты из Библии из-за страха снова ошибиться, из-за религиозной травмы, остатки которой исчезнут не скоро. Если один человек может сказать, что Иисус – проявление Божественного логоса, это не значит, что он действительно понимает Иисуса. И если другой человек (т.е. я) говорит о «политике церкви», забывая упомянуть, что церковь, о которой он сейчас говорит– это образ не образ бытия, а организация, это не значит, что я не имею права говорить о Боге и о церкви.

Я решила говорить. Я решила действовать в согласии со своими религиозными и личностными принципами. Я решила выйти на первомайскую демонстрацию на Пасху. 

У меня осталось укоренившееся за много лет осознание того, что Пасха – это особенный день. И то, что я решила пойти фактически на митинг в защиту ЛГБТ в Пасху означает, что я действительно верю в то, что делаю. Я верю, что моя ориентация не противна Богу. И я верю, что, будучи христианкой, я могу (а может быть и должна) бороться с несправедливостью и отстаивать свои права. Ведь Христос в Библии помогал тем, к кому в те времена относились как к недочеловекам. И еще Он говорил о том, что ближнего надо возлюбить как самого себя. Я не могу дать точного определения слову «любовь», но для меня любовь к себе точно не означает, что я должна быть частью системы, которая использует и дискриминирует меня. А любовь к ближним для меня не означает, что я должна заставлять себя молчать, когда их лишают их законных прав. Мой  активизм – как аутичный, так и ЛГБТ – напрямую связан с моими религиозными взглядами.

И для меня идея христианина пойти на первомай на Пасху – это не показатель недостатка веры, а скорее характеристика того, во что именно верит данный человек. То, что я решила пойти – это показатель не сомнений, а уверенности.

Я уверена в своих действиях настолько, насколько я вообще могу быть хоть в чем-то уверена. Почему-то я воспринимаю Библию так, как воспринимаю. И я не могу судить наверняка, чье восприятие – мое или христианских фундаменталистов – истинное. Я не могу доказать истинность своего восприятия. Я даже не могу с уверенностью сказать, что Бог существует. Точно так же, как я не могу доказать реальность того, что я сейчас действительно сижу на полу, прислонившись к стене, пью чай и печатаю эту заметку. Я не могу с уверенностью сказать, что я сейчас не сплю – ведь сны бывают очень правдоподобные.  Я ничего не могу сказать наверняка. Я могу только жить, полагаясь на свое собственное восприятие.